Лицо менеджера привычно выразило крайнюю степень заинтересованности в попытке постичь глубину замысла клиента.
— Что, если попробовать сделать его мачо, но с этакой интеллектуальной червоточинкой? — попробовал Леня описать впечатление, которое должен производить Саша на женщин.
— Праздник, который всегда с тобой? — почтительно предположил менеджер.
— Но у героя Хемингуэя, кажется, не было пениса. Нет, такая степень духовности нам не нужна, это уже перебор. Нам нужно что-нибудь более демократичное, что-то в духе «Трех товарищей».
— Понятно, — просиял менеджер, — декаданс, предчувствие трагедии, автоспорт.
— Да, — подтвердил Леня, — только не автоспорт, а шахматы. Это сейчас должно выглядеть совершенно экзотически.
— Набоковские аллегории? — деловито уточнил менеджер.
— Да, но не очень глубокие. Здесь важно не перегнуть палку, — показал Леня менеджеру глазами на Сашу, который в это время рассматривал подарочный несессер с двадцатью трубками. — Короче, оденьте его так, чтоб я мог продать его подороже.
— Понимаю, — кивнул менеджер и улыбнулся.
Менеджер вывалил груду костюмов на прилавок. В воздухе замелькали пиджаки темные, светлые, твидовые и в елочку; продавец сдергивал с полок рубашки, брюки, ремни и галстуки, доставал из ящиков носки — и все это примерялось, прикидывалось и надевалось на ошеломленного Сашу. Леня кивал или отрицательно, или утвердительно. Однажды менеджер попытался уединиться с Сашей в примерочной кабине, но Леня его остановил, показав: «Я должен видеть», и менеджер, согласившись, кивнул. Все время примерки он с интересом, явно превосходящим профессиональный, разглядывал клиента.
Наконец Леня и Саша выбрали пару костюмов и направились с ними в примерочную, но менеджер мягко, хотя и решительно взял у них одежду и тоже влез в тесную кабинку. Он стал помогать Саше одеваться, обирал с костюма несуществующие нитки, приглаживал пиджак на груди, одергивал его сзади, слегка похлопывая Сашу по ягодицам.
Саша думал, что это такая активная форма обслуживания, и стеснялся остановить менеджера, зашедшего в своих профессиональных ласках довольно далеко, но, к счастью, его выручил Леня, который принес в кабину еще одну пару брюк. Увидев недвусмысленные энергические пассы менеджера над задницей Саши, Ленядовольно бесцеремонно выпроводил того из примерочной.
Менеджер с ласковой улыбкой задернул занавеску кабины, оставив покупателей наедине. Он прекрасно понимал, что у Лени гораздо больше прав на Сашу, чем у него. Единственное, на что он мог уповать, — это на силу чувства, которое, как ему показалось, он успел зародить в сердце Саши.
Занавес отодвинулся, и восхищенному взору менеджера предстал Саша в новом облике. Темно-серый в светлую узкую полоску костюм и широковатые брюки свободно висели, придавая фигуре Саши худощавость, которая выглядела как неудовлетворимая сексуальность. Следы вчерашней пьянки сделали Сашин усталый взгляд грустным и мудрым, проникающим в душу, и менеджер, встретившись глазами с Сашей, почувствовал в сердце холодный и острый укол, словно туда угодил осколок зеркала троллей, отражавшего человеческие пороки.
Упаковав покупки в фирменные пакеты и коробки, менеджер проводил Леню и Сашу до дверей. Пропустив Леню вперед, он многозначительно подмигнул Саше и положил свою визитку в нагрудный карман его пиджака.
— Если возникнут проблемы, звоните, не стесняйтесь, — сказал менеджер.
Саша забросил покупки на заднее сиденье «фиата» и сел рядом с другом.
— А он на тебя запал, — заметил Леня, кивнув на дверь магазина, где все еще виднелась лысина улыбающегося менеджера.
— Ладно тебе, — смутился Саша, — просто хороший работник, знает и любит свое дело.
— Точно, любит! — расхохотался Леня, еще больше смутив Сашу, и неожиданно сказал: — А меня эта история радует.
— Почему? — испугался Саша; он не понимал, что может радовать его друга.
— Потому что если на тебя западают мужики, а они гораздо менее чувствительны к сексуальным флюидам, то у тебя есть реальные шансы понравиться и бабам.
— Ни фига это не значит, — задумчиво, с сомнением в голосе сказал Саша. — Во-первых, мужики более чувствительны, а не менее, а во-вторых, женщины и мужчины наверняка чувствуют какие-то разные флюиды.
— Чего мы тут разговариваем? Много мы об этом знаем? Я, например, никогда не задумывался, что я там такое излучаю. Кто надо, всегда понимал меня правильно. А ты просто неправильно себя повел.
— В чем? — искренне удивился Саша. — Я только улыбался…
— Вот, — обрадовался Леня подсказке, — ты был слишком радостен, и он неправильно истолковал твои подмигивания и ухмылки.
— Я не подмигивал, — категорично заявил Саша. — Это он подмигивал.
— Ну, знаешь, сучка не захочет, кобель не вскочит, — усмехнулся Леня.
— Я тебе сейчас в морду дам, — совершенно потеряв чувство юмора, угрюмо произнес Саша.
— Интересный парадокс получается: чтобы признаться, что ты гей, тоже нужно известное мужество, — добивал Леня совершенно растерявшегося друга.
— Открой дверь, падла! — задергал Саша ручку не в ту сторону.
Леня печально смотрел на бьющегося в истерике друга.
— Ты чего, Саш, совсем того? Шутки перестал понимать.
— Нашел чем шутить, дурак, — сказал, остывая, Саша. — А этот, в магазине, точно гей? — спросил он в надежде, что это тоже окажется шуткой.
— Да, этот в магазине — настоящий, и ты ему действительно чем-то понравился. Я — нет, а ты — да. Задумайся, Санек, чтобы в следующий раз не попасть в такую переделку, когда будешь один без меня разным хмырям улыбаться. Здесь их знаешь сколько?
— Сколько? — встревожился Саша.
— До хрена и больше. — Леня явно испытывал облегчение оттого, что ссора с другом, пусть и по ничтожному поводу, не состоялась.
Ведь здесь, в Европе, где Леня жил почти десять лет, с ексуальная ориентация давно уже не является ни оскорблением, ни ругательством, а чаще просто говорит о партийной принадлежности. Например, банкир, с которым он, Леня, пытался заиметь дело, тоже, кажется, из этой… партии. Хотя он понимал и Сашу, для которого обвинение в гомосексуализме было страшнее расстрела, до того, что ему даже изменило обычное чувство юмора: ведь там, где они с Сашей выросли, к частной жизни человека всегда относились подозрительно. Даже просто наличие частной жизни считалось почти неприличным, чем-то вроде прилюдного отправления естественных надобностей.
— Нучто, поедем, хоть город увидишь, — сказал Леня, дружески толкнув пассажира в плечо.
Банка пива, которую в тот момент открывал Саша, выскочила у него из рук и упала на пол кабины, облив его с ног до головы и залив ветровое стекло. Невнятно матерясь, он пытался на ходу достать упавшую банку, из которой, как из огнетушителя, продолжала хлестать пена.
