– Лучше признайся, что хотела сбежать от меня! Сказала бы, что устала, и мы бы поехали вместе.
Дженни покачала головой.
– Мне нужно было побыть одной, Ди. Я хотела убедиться, что…
Она не сумела закончить фразу, не осмелилась облечь в слова безумную надежду, что каким-то волшебным образом Питер с Беном окажутся дома. Такое происходило с ней каждый раз, стоило ей на время покинуть дом. Это было, конечно, безумием. Она знала страшную правду, ведь сама присутствовала на похоронах.
– Это было глупо, – пробормотала Дженни. – Теперь я понимаю.
– Вовсе не глупо! Людям трудно смириться и признать страшные вещи в жизни. Со временем тебе станет легче, обещаю, Джен!
Дженни посмотрела на подругу. Вызывающие манеры, экзотические наряды, дешевые украшения и кричащий макияж скрывали от всех чуткость, которую Диана яростно отрицала в себе. Но Дженни знала подругу слишком хорошо, и ее не могла обмануть внешняя бравада.
– Откуда ты знаешь?
В карих глазах Дианы промелькнула боль.
– Двадцать четыре года собственного опыта, – сказала она сухо. – Жизнь – сука, кому это знать, как не нам с тобой, Джен. Но мы вместе съели уже так много дерьма, что больше не смей прятаться от меня!
Подруги бросились друг к другу и крепко обнялись. В памяти Дженни замелькали картинки их общего прошлого. Сиротский приют в Даджарре и две испуганные малышки, цепляющиеся за надежду, что родители их скоро найдут… Когда эта мечта умерла, они придумывали себе множество других, чтобы выжить.
– Помнишь, как мы впервые приехали в Сидней? Сколько у нас было светлых надежд! Куда это все пропало?.. – вздохнула Дженни.
Диана мягко освободилась из объятий и нежно провела рукой по длинным золотисто-каштановым волосам подруги.
– В жизни нельзя ничего планировать заранее, Джен. Потому что нет ни малейшего шанса избежать того, что нам предназначено судьбой, – сказала она твердо.
– Но это несправедливо! – взорвалась Дженни, впервые почувствовав прилив гнева на обрушившееся несчастье.
Реакция Дианы была странной. Она вдруг крепко схватила Дженни за плечи и начала трясти.
– Ну же, Джен! Давай, детка! Дерись, царапайся, плачь, круши все вокруг, вопи на весь мир! Делай что хочешь, лишь бы тебе стало легче. Потому что ты никогда не станешь прежней и не сможешь жить дальше, если не позволишь этому выйти наружу.
От такого напора и откровенности Дженни вздрогнула и отшатнулась. Каким облегчением, наверное, было бы действительно взорваться, выгнать из себя эту боль, выплеснуть слезами и криками! Но что-то по-прежнему мешало ей так поступить. Каменное спокойствие – единственное, на что она была сейчас способна, чтобы как-то жить дальше.
Диана нервно закурила сигарету. Она с болью наблюдала за внутренней борьбой, отражавшейся на лице подруги. Господи, как ей хотелось встряхнуть Джен или сказать что-то такое, что разбило бы эту стену отчуждения, всегда появлявшуюся, как броня, когда с ней случалось плохое! Но, хорошо зная характер подруги, она понимала – придется ждать, пока та не справится с горем сама.
Так бывало всегда, сколько они друг друга знали. Диане ни раньше, ни сейчас ни разу не удавалось повлиять на подругу.
Странно, но из них двоих Дженни всегда была более сильной, хотя со стороны казалось, что все наоборот. Диана вспомнила приют и щупленькую фигурку маленькой девочки, которая почти никогда не плакала, сколько бы ее ни наказывали и ни обижали. Но Диана всегда знала, что за стальной броней Дженни скрывается отзывчивая душа. Этот ребенок, как никто другой, понимал, что такое страдание, и умел прийти на помощь. И такой Дженни осталась на всю жизнь. Именно Дженни в свое время спасла ее, вытащив из страшного ада, в который Диана кинулась с головой, узнав, что никогда не сможет иметь детей. И кто, как не Дженни, оказался рядом и утешал ее, когда этот распроклятый Дэвид польстился на секретаршу в офисе и сбежал с ней прямо накануне их свадьбы!
Диана с силой вдавила сигарету в пепельницу, подавляя вспышку душного, застарелого гнева, волной накатившего на нее. Два года напряженной работы в студии уже притупили остроту жала, сидящего в ней. Но сколько же литров слез на это ушло вместе с осколками скульптур, которые она в гневе разбивала об стены! Тогда это спасло ее, и, видит бог, только это сможет спасти Дженни. Иначе она просто не сможет жить дальше.
Диана пожалела, что несчастье, постигшее подругу, не способно отменить все дела. Ей нужно было спешить в галерею, чтобы помочь Энди расставить скульптуры к предстоящей выставке. Но ей не хотелось уходить, не убедившись, что с Дженни все в порядке.
Дженни как раз обернулась. Лишенные выражения огромные глаза резко выделялись на бледном лице. Эти глаза были странного цвета, Дженни еще в детстве, смеясь, называла их фиолетовыми.
– Ты, наверное, хотела узнать насчет тех картин? – прозвучал абсолютно спокойный голос. – Я уже придумала, как их развесить; до завтра это подождет.
«Как, черт возьми, ей удается быть такой спокойной? – спрашивала себя Диана. – Если бы у меня умер муж, да еще прихватил на тот свет ребенка, я бы билась сейчас головой об стены и послала бы к дьяволу все художественные выставки мира, вместе взятые!»
– Я упаковала все холсты и приготовила рамы. Они наверху, в студии. – Дженни опустила глаза на свои часы. – Прости, но мне пора ехать.
Диана удивленно уставилась на нее.
– Ехать? Куда? Сегодня же все закрыто по случаю праздника!
– В адвокатскую контору. Джон Уэйнрайт хочет обсудить со мной более подробно некоторые пункты завещания Пита.
– Но утверждение завещания состоялось почти полгода назад! Что, черт возьми, там можно еще обсуждать?
Дженни нахмурилась.
– Он отказался говорить об этом по телефону, но намекнул, что это как-то связано с моим вчерашним двадцатипятилетием.
– Я поеду с тобой, – отрезала Диана – ей не нравилось неестественное спокойствие подруги.
– Не стоит, дорогая. Только сделай одолжение, захвати с собой картины. Я сейчас не в состоянии видеть физиономию Энди.
Диана хорошо ее понимала: их юный менеджер кого угодно мог вывести из себя своим вечным нытьем. Зато он был совершенно незаменим, когда нужно было проявить стойкость в переговорах с покупателями, и к тому же тянул на себе всю ежедневную работу, давая девушкам возможность свободно заниматься творчеством.
– Он становится большим мальчиком, Джен, и вполне может справиться с этим сам, – попробовала схитрить Диана.
Но Дженни покачала головой, ее блестящие волосы тяжелой волной накрыли плечи.
– Я предпочитаю поехать к Уэйнрайту одна. Пожалуйста, пойми и не сердись на меня, Ди.
Она решительно взялась за свою сумочку. Бесполезно было спорить с ней, когда она становилась такой.
