– Короче говоря, мы были богаты. Нас с сестрой поместили в лучший монастырь в Альби, славившийся своей безупречной репутацией в воспитании девушек. Затем семья переехала в Париж. Папа рассчитывал заняться финансовыми операциями, и мама позволила себя убедить в том, что он прав.
Семидесятипятилетняя женщина, вспоминая своих родителей, называла их «папа» и «мама», словно маленькая девочка. И в самом деле казалось, что ее жизнь остановилась во времена войны в Тонкине и с той поры Агатушка лишь доживала свой век, превращаясь из молодой женщины в старушку, оставшись навсегда Агатой Палларуэль, последней представительницей богатой в прошлом семьи.
– И тут начались наши беды. В Париже папа завел многочисленные знакомства. О! Я тогда была еще совсем несмышленышем и узнала обо всем, что произошло, позднее от мамы. Кроме того, мы с сестрой учились в прекрасном пансионе на левом берегу. У папы появлялись все новые и новые друзья. Он пользовался большим успехом. Да, он умел нравиться. Ах, если бы ты его видел!.. Почти все вечера он проводил в клубе. Он был принят как свой в среде артистов и любителей цирка. Увы, у мамы часто были заплаканные глаза! Помню, когда меня и мою дорогую сестру привозили из пансиона к семи часам вечера, мы не раз заставали маму в будуаре в полном одиночестве. В ее руках не было ни рукоделия, ни даже журнала. Порой она сидела в темноте: ей было недосуг попросить прислугу принести к ней в комнату лампу. Наконец спустя несколько месяцев мама однажды объявила, что нам придется изменить наши привычки, отказаться от прислуги, уйти из пансиона и самим зарабатывать себе на жизнь. Папа полностью разорился. К счастью, друзья нашли ему работу в колонии. Он уехал. Моя дорогая сестра давала уроки рисования до самой помолвки. У меня не было таких способностей, как у сестры, и меня приютила бабушка Шассо. Вскоре от горя скончалась моя бедная матушка. Говорят, что такие жизненные ситуации встречаются лишь в книгах.
Агатушка оторвалась от рукоделия, словно вглядываясь в прошлое, в тот утраченный навсегда мир, с которым была связана вся ее жизнь.
Реми не шевелился.
– Ты, наверное, думаешь, зачем я тебе об этом рассказываю? Хорошо, ты сейчас поймешь… Как тебе сказать… Словом, папа нас разорил из-за одной женщины. Вот, ты видишь… я даже могу тебе сказать, чем занималась эта женщина. Но это останется между нами, не так ли?
– Ну конечно. О чем вы говорите!
– Она была наездницей.
– Я рассказываю тебе о прошлом.
VII
Однажды в пятницу, когда Реми работал утром над эскизами в квартире Пьеретты Оникс, он с удивлением заметил, что она так и вертится около него, что было совсем несвойственно этой женщине, сдержанной, ненавязчивой, старавшейся ни при каких обстоятельствах не связывать молодого человека. В своей просторной однокомнатной квартире, состоявшей из спальни и ванной комнаты, она позволила Реми устроить мастерскую. Она придвинула к окну длинный дешевый стол в современном стиле, за которым раньше обедала. С того дня, как у нее поселился Реми, она перестала устраивать дома холостяцкие пирушки и товарищеские вечеринки; по утрам же они завтракали вместе за столом для игры в бридж, который теперь использовался не по назначению.
Реми нравилось работать в доме Пьеретты Оникс. Ей были известны все секреты мюзик-холла, что позволяло порой подсказывать юному любовнику удачные решения. Ее замечания были не только конкретны, они помогали Реми избежать карандашных правок мадам Леоны. Оникс никогда не навязывала своего мнения, а всегда терпеливо ожидала, когда он спросит ее совета, если работа над эскизом подходила к концу.
И ему показалось странным, что она склонилась над еще незавершенным эскизом.
– Если это предназначается Капри, – сказала она, – необходимо предусмотреть нижний костюм. Капри не станет танцевать в таком длинном платье до конца номера.
– Но это же вальс, – возразил Реми.– В сцене, посвященной Вене, она исполняет вальс.
– Ну и что? Не сомневайся, вальс будет с элементами акробатики. Капри в танце всегда использует элементы акробатики. Оставь юбку для выхода, но придумай облегающий тело нижний костюм, чтобы она смогла сбросить платье.
Реми зажег сигарету. Стоявшая рядом Оникс была в пижаме. Поплиновая ткань плотно облегала ее упругие груди. Мужской покрой одежды подчеркивал узкую линию ее бедер. И только еще не подправленное косметикой лицо при ярком дневном освещении не выглядело свежим. Лишь со сцены глаза Оникс казались большими, а в жизни они были совсем иными. Маникюрной пилочкой она приводила в порядок ногти.
– Хорошая погода, – произнесла она, не отрываясь от своего занятия.– На этой неделе ты поедешь куда-нибудь отдохнуть?
На выходные дни приятели из гостиницы Жюсье часто прихватывали с собой Реми за город на автомобиле. Занятая в программе Оникс никогда не возражала, чтобы он немного проветрился.
– Нет, – ответил Реми, – ничего такого не намечается. Я остаюсь в городе. А что?
– О, ничего… Только если тебя пригласили, ты напрасно из-за меня отказался. Честно говоря, у меня на эти выходные назначена одна встреча.
– Ничего, я поработаю дома. Немного помолчав, Оникс спросила:
– Мики, скажи, а Пекер? Он нигде ведь сейчас не играет? Может быть, он завтра поедет куда-нибудь за город на машине? Попроси его взять тебя с собой.
– Пекер? Но ты же знаешь, что он терпеть не может загородных прогулок. Тем более что с некоторых пор он стал просто невыносим. Он напивается каждый вечер. Когда он в таком состоянии, лучше с ним не встречаться.
– Ну тогда попроси у него машину. Ты закончишь работать над эскизами в Шабли, там очень хорошо кормят. Отправляйтесь туда компанией, втроем или вчетвером.
Неожиданно Реми, который до сих пор продолжал рассеянно водить карандашом по бумаге, повернулся на стуле лицом к Оникс и посмотрел на нее. Она по-прежнему как ни в чем не бывало подпиливала ногти. Но все же почувствовала на себе взгляд Реми. Однако головы не подняла. С вежливой улыбкой он произнес:
– Возможно, в воскресенье я тебе буду мешать? К тебе должен кто-то прийти? Почему ты прямо не сказала? Тебе нужно кого-то принять здесь?
– Да.
– Но это же совсем просто! Я поужинаю с друзьями, вот и все. А после представления в полночь зайду за тобой в твою ложу.
Оникс молчала.
– Может быть, ты хочешь, чтобы я переночевал в гостинице? К тебе приезжает родственница? Кто-то из провинции?
– Да, да, именно так! – произнесла Оникс с оттенком нетерпения в голосе.
Когда после этих слов, упавших тяжелой гирей, наступила полная тишина, она подняла голову. Реми стоял перед ней. Не шевелясь, он, как ребенок, стоял с раскрытым ртом и не сводил с нее глаз. Она поняла, что только сейчас он догадался, какого рода визит она ждет. Боже, какой же он еще ребенок! Ему даже в голову не приходило, что это означает! Могла ли она предположить подобную наивность? Если бы ей это было заранее известно, она бы придумала какой-нибудь другой, более подходящий предлог. Но что же он думает? На какие средства она живет? На мизерную зарплату, которую получает в мюзик-холле? Благодаря экономии на обедах, за которые он платит, когда они вместе иногда ходят в ресторан, или же благодаря нескольким погашенным им счетам, которые он обнаруживает, когда случайно вскрывает ее почту?
