Лиза подошла к платяному шкафу. Специально сшитое для праздничного вечера фиолетовое платье висело на плечиках. Молодая женщина внимательно перебрала другие наряды. Золотистое платье с бахромой, купленное недавно у очередной приятельницы «с рук», ее муж еще не видел. Если надеть его, а не фиолетовое, можно будет украситься серьгами из темного янтаря и золота… А это уже решение проблемы… Дай Бог, чтобы Александр Николаевич оказался, как всегда, невнимателен к ее одежде…
«Можно ли оклеивать служебный кабинет обоями в цветочек? И при этих самых обоях в цветочек вешать на окно ситцевые занавески с ромашками?»
Нет, конечно, этого делать было нельзя… Тем более когда вся эта пестрота совершенно не гармонирует с солидным обликом хозяина кабинета… Почему же он все-таки сделал? Егор Александрович Иванов, импозантный мужчина, из-за полноты и некоторой опухлости лица казавшийся старше своих лет, небрежно потеребил в тонких аристократических пальцах краешек занавески, рассматривая наивный пасторальный узорчик. Невольно ему вспомнились школьные годы, беззаботное лето, когда можно было почти три месяца проводить вдали от столицы и грозного папы, в беззаботной веселости деревенского отдыха. Как нравилось ему, пропуская мимо ушей не слишком строгие укоры любимой бабушки, сбегать с утра в лес, нацепив на себя драные штаны и грязную кепчонку… Тогда ему казалось, что быть взрослым и свободным — одно и то же…
Прошли годы, отпуск стал коротким и суетливым, появилась семья, а сам он все так же находил удовольствие в мелких актах «непослушания» своему грозному родителю. В излишне по-домашнему обставленном кабинете… В ненавистном академику желтом цвете рубашек… В спрятанной в третьем слева ящике письменного стола «незаконной» пачке «Беломора»…
«Боже мой, что скажет отец, когда увидит эту мебель!» Егор с некоторым злорадством и страхом посмотрел на новое украшение кабинета — желто-оранжевые кресла с зеленым узором. Эти мягкие чудовища окончательно лишили служебное помещение официальности и в то же время сделали кабинет еще более домашним и уютным. Вторым домом Егора… А если совсем честно — первым…
Легкое девичье журчание, сопровождавшее его размышления до этой минуты, вдруг прекратилось, и Егор понял, что настало время вернуться к письменному столу и попытаться утешить Танечку…
Он посмотрел на нее. Очаровательная брюнетка в облегающей синей кофточке и длинной темной юбке с игривым разрезом на боку только что закончила свой длинный рассказ и сейчас, смущенно потупив глаза, теребила блестящий янтарный браслет на запястье… Ласковое тепло разлилось по сердцу Егора, и он попытался обнадежить красавицу:
— Танечка, я, безусловно, постараюсь помочь…
Зыркнув в сторону двери и убедившись, что никто не наблюдает за ними со стороны, решился поцеловать свою любовницу в щеку.
То ли от обещания помочь, то ли от поцелуя — девушка заметно воспряла духом и подняла на Егора роскошные темно-синие глаза. Егор замер — как кобра, завороженная флейтой факира…
— Татьяна! Где Татьяна?
Неприятный громкий голос из-за закрытых дверей мгновенно разрушил ауру момента. Егор импульсивно отстранился от девушки, а она, вспорхнув с табурета, легко подхватила со стола какие-то папки. Грива каштановых волос нежно коснулась лица Егора Александровича, и Татьяна, бросив ему на ходу лукавую улыбку, стрелой унеслась из кабинета — примерный образец надежной сотрудницы, старательно выполняющей все пожелания шефа…
Егор вздохнул. Ему была неприятна банальность происшедшей сцены — шеф и любовница, классический и пошлый адюльтер. Егору не нравилось называть Танечку любовницей. На самом деле их объединяло нечто большее, чем страсть: они, и это важнее всего, были настоящими друзьями и соратниками. Три месяца назад, когда Таня только появилась у него в коллективе, Егор был потрясен тем, с каким вниманием и интересом эта девушка отнеслась к его идеям и проектам. Для нее было важно и значимо каждое сказанное Егором слово. Она восхищалась им и хвалила его, а главное, видела в нем то, чего не могла увидеть даже его жена — талантливого специалиста, настоящего ученого. К этим своим качествам Егор, вечно теряющийся в тени своего отца, относился особенно трепетно.
Вот уже почти двадцать лет Егор Иванов работал, если можно так выразиться, «профессиональным сыном» академика Иванова. Иногда он с грустной иронией думал, что так и надо было бы написать в штатном расписании: должность — «сын Иванова». Егор отслеживал периодику и собирал материалы для отцовских работ, часто переводя их с иностранных языков (Александр Николаевич владел только английским, да и то разговорным). Сын же, весьма прилично знавший немецкий, французский и английский, часто исполнял при отце функции переводчика. Егор «отсеивал» просителей, желавших зачем-либо обратиться к отцу. Все знали, что доступ к обитым кожей дверям кабинета академика лежит через скромную приемную его сына. Егор «бегал» по учреждениям, собирая подписи для той или иной бумаги, дежурил под дверями официальных лиц, составлял и «вылизывал» сборники статей, организовывал семинары и конференции…
Враги Егора считали его пустобрехом, выбившимся в люди на отцовских плечах, друзья — бедным малым, несчастной жертвой отцовского произвола…
Егор часто думал о том, что слава, пришедшая к отцу в последние двадцать лет, в немалой степени создана его руками. Александр Николаевич уже давным-давно не был тем жадным до знаний ученым, который приходил в экстаз от новой научной гипотезы. Обосновавшись в обустроенном молодой супругой гнезде, маститый академик приобрел черты изнеженного сибарита, и только трудами своего прилежного сына и верных учеников сохранял за собой славу не покладавшего рук труженика.
На самом деле все было далеко не так просто. Егор, оценивая своего отца, находился в искреннем заблуждении. Иванов-старший в самом деле в последние годы не часто переступал пороги библиотек и лабораторий. Однако, по мнению многих, он в этом и не нуждался. Великолепная профессиональная интуиция, умение схватывать на лету суть вопроса, быстро и точно анализировать ситуацию позволяли ему делать выводы и гипотезы, ценность которых, по мнению его коллег, намного превышала затраченный на черновую работу труд. Аспиранты Александра Николаевича отнюдь не чувствовали себя обделенными или обиженными, доставая для академика очередные кипы материалов, поскольку знали: один взгляд, брошенный академиком на чертеж или план исследования, может с легкостью избавить от месяцев упорного труда и подсказать решение там, где никому даже не приходило в голову его искать…
Пожалуй, из всех учеников академика его идеи не ценил только Егор, с детства привыкший получать интеллектуальные дары безвозмездно и в любом количестве.
Подняв глаза, Егор посмотрел на себя в висящее напротив стола зеркало. Седина на висках. Мешки под глазами. И страх, вечный страх получить нагоняй от всемогущего отца. И это все в сорок лет? Нет, хватит. Пора ему показать всем, что он совершенно свободный, независимый ни от кого человек. Егор усмехнулся, представляя, как будет удивлен, даже шокирован привыкший к сыновнему послушанию отец, когда сегодня вечером на семейном празднике его не окажется за столом.
