Девочка засунула палец в рот и вопросительно повернулась к матери. Фиби кивнула, и красный шелк ярко вспыхнул в солнечных лучах.
— Если с Мерфи, то можно.
Он почувствовал, как теплое чувство разливается в его груди — вчера он успел заметить, как старательно Фиби защищает и оберегает дочь, и то, что она доверила девочку ему, растрогало его. Он и сам не мог понять, почему это имеет для него такое значение. Беззаботная бабочка Фиби оказалась внимательной заботливой матерью, и, пока Берд съезжала по отполированным перилам лестницы прямо ему в руки, он все еще продолжал размышлять об этой странности. Малышка крепко обхватила его за шею, хохоча во все горло.
— Ой, давай еще раз, Мерфи!
— Хорошо. Поднимайся наверх, я подожду. Берд побежала наверх, перепрыгивая через две ступеньки и энергично стуча ногами, съехала вниз еще раз, потом еще и еще. Он прислушивался к неясным звукам, доносившимся сверху, из комнаты, где, по всей вероятности, Фиби сейчас открывала свой чемодан, переворачивая вверх дном все вещи и выбирая, что бы ей надеть взамен сногсшибательного красного белья…
— Эй, лови меня! — воскликнула Берд, прерывая опасные мечтания Мерфи. — Отличные у тебя перила!
Она наградила его мокрым поцелуем в щеку, и он опустил ее вниз, на пол.
— Прекрасно, мне они тоже нравятся. Так что, разобьешь парочку яиц для нашей яичницы? Мама разрешает тебе делать это?
Она небрежно взмахнула рукой.
— Конечно. Только, знаешь, иногда у меня скорлупа попадает в яйца.
— У меня такое тоже случается, хотя я тренировался гораздо дольше тебя, крошка.
Он протянул ей руку и повел на кухню, насколько ему помнится, совсем как это делала Рита Чепмен, когда ему было всего пять лет.
Мать Фиби за руку вывела его из грязного помещения бензозаправки, на которой его бросила собственная мать, и привела в сверкающий чистотой уютный дом, где на столе стояла еда. Она ввела его в мир, о существовании которого он даже не подозревал. Рита Чепмен сделала это очень легко, не задумываясь, и ее дом стал и его домом тоже. Хотя Чепмены и не усыновили его, они дали ему стабильность, семью, мать и отца. А их годовалая дочка стала его малюткой-сестрой. Как он желал тогда поверить в то, что они его настоящие родители! Однако так и не смог — не смог изгнать из памяти воспоминание о матери, которая, ласково погладив его по голове, сказала, чтобы он пил свой лимонад и ел кукурузу, а она скоро вернется. Он не мог забыть ее ласковый голос, уверявший его, что она ненадолго…
Но так никогда и не возвратилась. Никто не смог отыскать ее, а он сам никогда и не пытался это сделать. Она ему не нужна. Он не хочет ее видеть. У него есть Чепмены. Семья. Отец, мать, сестра.
Мысли об этом приносили ему облегчение — все просто и понятно, если забыть о том, что он чувствует к Фиби…
Он хорошо помнил тот день, когда перестал думать о ней как о сестре. После того дня, как он ни старался, как ни стыдился своих мыслей, ему уже никогда не удавалось ощущать себя всего лишь ее братом.
Что-то незаметно, но непоправимо сдвинулось в его жизни, заставив его почувствовать себя одиноким в приемной семье и напугав бурей юношеских чувств, бушевавшей у него в груди.
— Ты о чем-то думаешь, Мерфи? — Берд подергала его за край майки. — Ты выглядишь так, будто съел горькую таблетку.
— Я думал о тех временах, когда твоя мама была маленькой девочкой.
Он открыл холодильник и извлек из него картонную упаковку яиц.
— Она была такая же красивая, как сейчас? — Берд взобралась на высокий табурет возле стола и достала одно яйцо. — Моя мама самая красивая в мире.
— Да… Красивая.
Это слово не могло определить его чувств к Фиби. Он снова вспомнил тот пикник, на который они отправились в День Труда. Она и сейчас стояла у него перед глазами — в крошечном бирюзовом бикини. Длинные ноги только начинали приобретать соблазнительные очертания, в темно-каштановых волосах сверкали розовые и оранжевые пластмассовые заколки в виде раковин, и при каждом взмахе рук ярко блестел оранжевый лак на ногтях. Нежная невинность девочки и обольстительность сирены под одной оболочкой.
Ей было тринадцать, ему — семнадцать.
Он был слишком старым для ее нежной, неловкой прелести…
Он слишком любил Чепменов, чтобы предать людей, давших ему все в этой жизни.
— Как ты думаешь, Мерфи, я ему понравлюсь?
Ее бирюзовый купальник мельтешил перед его растерянным взором, а она принимала все новые кокетливые позы, пытаясь изобразить зовущий взгляд из-под густо накрашенных ресниц. Едва приметная, еще не оформившаяся грудь казалась опасной ловушкой, когда она приняла позу кинозвезды на постере, и он почувствовал комок в горле. Сейчас он мог бы разорвать на части того сопляка, с которым у нее намечалось свидание!
Глубоко вздохнув, он только ущипнул ее тогда за подбородок, потом поднял с пола свою рубашку и очень осторожно — он до сих пор не мог забыть, как осторожно — вытер ей лицо. Она настороженно наблюдала за ним расширившимися, потемневшими глазами.
— Ну что ж, детка, — сказал он, по-прежнему с трудом шевеля губами, — я думаю, Мики ты гораздо больше понравишься без всей этой штукатурки. — Он стер остатки сине-зеленых теней с век и добавил: — Вот так-то лучше, теперь ты настоящая красавица. Только смотри, не позволяй ему ничего лишнего. Если он будет приставать к тебе, позови меня, я с ним разберусь.
— Ой, Мерфи, не будь таким глупым. — Она отстранилась, схватила пляжное полотенце и бросилась к двери. — Мик не какой-нибудь там… Он в футбольной команде.
— Да? А в футбольной команде не бывает придурков?
Но она уже убежала на первое свое свидание. А у него появились в жизни первая захлопнувшаяся перед носом дверь и первая ночь в ожидании стука дверцы автомобиля. Одна из пластмассовых заколок выпала из ее прически, и он хранит ее до сих пор. За пятнадцать лет пластмассовая раковинка нисколько не потускнела…
— Ух ты… — Берд протянула ему руку, облепленную яичной скорлупой. — Я не уронила в миску ни одной скорлупки, Мерфи, видишь?
Она пододвинула ему миску, и он в задумчивости поскреб подбородок. Все ясно.
— Скорлупы нет, но и яиц тут тоже что-то немного. Давай-ка, разбей еще. Я тебе покажу еще раз.
Добавив новый десяток, Мерфи наконец решил, что яиц достаточно. Берд что-то безостановочно лепетала, она была настоящим сгустком энергии. На мгновение он удивился, как у Фиби достает сил справляться с дочерью. Однако уже в следующий миг Фиби появилась на кухне в желтых шортах и оранжевой майке и продемонстрировала ему, как это делается.
Быстро вытерев руки Берд, она повязала ей вокруг шеи кухонную салфетку и смахнула бумажным полотенцем мусор со стола. При этом она тоже безостановочно говорила, слова журчали, как горный поток по камням, и Мерфи начал понимать, от кого девочка унаследовала свою необычную разговорчивость.
