Харриет вспыхнула, смутно сознавая, что ее только что оскорбили.
– Если вы меня извините, то я пойду, пожелаю леди Крейчли доброго вечера. И тогда, полагаю, мы сможем удалиться на отдых, не показавшись невежливыми.
Харриет подумала, что этой даме для того, чтобы выглядеть вежливой, потребуется куда больше, чем простое пожелание доброго вечера.
– Приношу свои извинения, мадам, – произнесла Лизи, едва ее мать скрылась, шелестя жестким серым платьем. Элиза смотрела на Харриет, и щеки ее были розовыми от смущения. – Моя мать…
Не дав ей закончить, Харриет сказала:
– Она интересная дама, ваша мать.
– Она занудливая старая карга, – выпалила Элиза с грубоватой искренностью.
– Лиззи!
Элиза схватила два бокала вина с подноса проходившего мимо слуги и протянула один из них Харриет.
– Простите меня еще раз. Моя мать не дает мне забыть, что я не та очаровательная изящная дочь, которая, как она рассчитывала, поможет ей подняться на ступеньку-другую в обществе. Боюсь, что постоянное пребывание рядом с ней сделало меня весьма раздражительной и дерзкой. Ничего не могу поделать – все время говорю то, что думаю.
Харриет неторопливо усмехнулась:
– Я так и знала, что вы мне понравитесь.
– Вы мне тоже, мисс Харриет. Вы остроумны, на что большинство женщин не отваживаются.
Харриет подняла бровь.
– Я имею в виду… – Лиззи одним плавным, длинным глотком осушила свой бокал, – вы очень уверены в себе и не боитесь быть собой. Как бы я хотела, чтобы мне повезло! Если бы у меня было достаточно денег, чтобы жить независимо и высказывать свои мысли так же свободно!
– Да, – осторожно произнесла Харриет и сделала глоток из своего бокала, блуждая взглядом по сторонам. Она заметила Бенедикта на лужайке около террасы. За его спиной яркими огнями светился дом. Он слегка наклонил голову, и в тусклом свете свечей Харриет разглядела, что его золотистые глаза, спрятанные за очками, со зловещей настороженностью рассматривают окружающих. Харриет опустила взгляд к его ногам, а потом подняла по брюкам к талии, которую плотно облегал сюртук. Как и она, он оставался в том же наряде, в котором проходил весь день.
Чувство одиночества исчезло мгновенно. Харриет улыбнулась.
Она перевела взгляд выше и увидела, что Бенедикт не сводит с нее решительных глаз. Харриет спокойно встретила его взгляд и подмигнула, как поступил бы любой соотечественник в чужом краю.
Присутствие Харриет, безо всякой робости встречающей его твердый взгляд, никак не помогало расследованию. Бенедикт заметил ее в тот самый миг, как вышел на террасу, и сказал себе, что это только потому, что взгляд его направлялся светом, лившимся из комнаты за спиной. Она вслушивалась в слова Элизы Пруитт, и губы ее изогнула такая же усмешка, какой она встретила его в гостиной. В душе зашевелилось чувство сродни ревности, и Бенедикт быстро отвел глаза.
Его друг погиб четыре месяца назад, но рана все еще была свежей и кровоточила. Чтобы утвердиться в чутье и мастерстве, перенятых у Гарфилда, Бенедикту следовало всего лишь напомнить себе, что он ищет убийцу старика. Он кинул тяжелый взгляд на лорда и леди Честерфилд и тут же отвернулся – они слишком стары и неуклюжи, чтобы всадить кинжал в живот ничего не подозревающего человека. Склонил голову в ответ на приветственно поднятую руку сэра Рэндольфа. Посмотрел на Дортею Крейчли, с фальшивым интересом слушавшую миссис Беатрис Пруитт. Не пропустил и дворецкого, Латимера, молча стоявшего у садовой ограды футах в трех от леди Крейчли.
Бенедикт поверил владелице имения, сказавшей, что вещи ее деда исчезли. Ей нет смысла врать, она никак не может повлиять на события, случившиеся за много лет до ее рождения.
Бенедикт с трудом сдерживал бешенство и разочарование, когда Дортеа делилась с ним и Харриет своей семейной историей. Отыскать убийцу Гарфилда становилось все сложнее. Он уже начал думать, что уехал так далеко от Лондона только для того, чтобы черт знает с какой целью провести две недели в обществе совершенно чужих людей.
Знобкий ветер раздувал хрустящие осенние листья. Бенедикт снова посмотрел на Харриет Мосли, и по его спине побежали мурашки. Она стояла на октябрьском ветру, скрестив обнаженные руки и уставившись неподвижным взглядом прямо ему в грудь. Сердце Бенедикта внезапно и неожиданно стукнуло о грудину в том месте, куда были направлены глаза цвета спелой пшеницы. Харриет улыбнулась.
Бенедикт сильно стиснул зубы. Следовало бы приложить усилия и держаться подальше от нее. Едва постигнув азы своей профессии, он понял, что все отвлекающее внимание пагубно для расследования. Присутствие Харриет рядом во время экскурсии по особняку или на соседнем стуле за обеденным столом поглощало его мысли сильнее, чем ему хотелось в этом признаться. Бенедикт чувствовал себя предателем, позволяя ей отвлекать свое внимание; он стал думать о вещах, не имеющих отношения к расследованию. Следует приложить усилия и начать ее избегать. Она другая, эта мисс Мосли, она какая-то необычная. В сущности, она совершенно не похожа на тех женщин, с которыми он сталкивался до сих пор.
Словно прочитав его мысли, она подняла глаза и встретилась с ним взглядом, а потом слегка наклонила голову и подмигнула, прикрыв глаза густыми ресницами.
Харриет ничуть не удивилась, когда Бенедикт направился ее сторону; по правде говоря, он и сам этому не удивился.
– Добрый вечер, – сказала Харриет раньше, чем он успел открыть рот, и это вновь прозвучало так, словно она приветствовала давнего приятеля.
Бенедикт подумал: может, она разговаривает так со всеми, с кем ей приходится сталкиваться в зачарованных домах?
– Мисс Мосли. – Он склонил голову, бросив короткий взгляд на Элизу. – Мисс Пруитт.
– Мистер Брэдборн. – Элиза присела в реверансе.
Бенедикт и дамы замолчали. Элиза ритмично постукивала пальцем по бокалу, задумчиво поджав губы. Харриет подергивала рукава.
Еще одно плохо сидящее платье, отметил Бенедикт. Когда он подходил, то отчетливо разглядел ноги выше щиколоток, а когда она поправила лиф, не мог не увидеть, что платье слишком тесно в груди. Между плечами и верхом лифа был вшит кусок ткани, очень тонкий, почти прозрачный. Вместо того чтобы сделать плохо сидящее платье немного приличнее, он только подогревает интерес мужчин к тому, что под ним скрыто, подумал Бенедикт.
– Очаровательный вечер, не правда ли, сэр?
Бенедикт хмурился, глядя на Элизу Пруитт, но не сознавал этого до тех пор, пока не заметил, что ее лицо исказилось гримасой. Молчание между ним и Харриет вовсе не было натянутым. В точности как и во время экскурсии по дому, он не испытывал никакой потребности без умолку разговаривать, чтобы заполнить паузу. И поскольку Бенедикт никогда не умел вот так попусту болтать, то был признателен Харриет за ее уютное спокойствие сильнее, чем мог выразить словами.
