Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 35
Ритка кивнула.
— А я-то гляжу, вроде с горчинкой… Ромашковый чай — это хорошо. Я как раз давеча простудился, барышня…
И он почему-то захихикал, как будто в простуде этой был какой-то, лишь ему понятный намек на некие смешные обстоятельства.
Ритка испуганно уставилась на него, пытаясь взять себя в руки настолько, чтобы не дать ему заподозрить себя в знании того, где он мог простудиться.
— Когда же ваша хозяйка придет?
Ритка неопределенно передернула плечом. Она и сама хотела бы знать, когда придет Татьяна. Ждать ее становилось все более невыносимо.
— Что-то мне не по себе, — признался гость, — простуда, наверное, сказывается… Глаза тяжелые. Я голову положу, вы не опротестуете?
«Опротестовывать» ничего Ритка не собиралась, напротив, сердце ее екнуло от радости ожидания, что он наконец-то провалится в сон.
Он устроился поудобнее и все еще пытался сопротивляться сну, тараща глаза.
«Спи», — мысленно приказала ему Ритка. Сил уже нет терпеть это безобразие! Надо же быть таким борцом со здоровым образом жизни, составной частью которого, несомненно, являлся сон!
Он что-то бормотал, пугая Ритку крайней нечленораздельностью, хихикал, а потом вдруг оглушительно зарычал.
Ритка вздрогнула и выпрямилась — дикий ужас стоял в ее глазах. Но очень скоро она вздохнула с облегчением — это ужасное рычание оказалось всего лишь храпом. Ее гость спал с безмятежной улыбкой. Ритка подошла, наклонилась над ним и, убедившись в хорошем качестве сна, достала полотенца, коими крепко-накрепко связала ему руки и ноги.
В этот момент во входной двери зашевелился ключ, и перед Риткой нарисовались Мельников и Татьяна.
— Слава богу! — выдохнула Ритка.
* * *
Ну и картинка предстала моим очам! На кресле, свернувшись калачиком, с безмятежной и счастливой улыбкой храпел во всю мощь своих легких совершенно незнакомый мне мужик, «скованный» моими любимыми полотенцами, а на пороге торчала Ритка, восхищенно глядя на нас с Мельниковым, как будто мы ангелы, спустившиеся с небес.
Если я и могла до этого хоть что-нибудь понять, то теперь приходилось делать неимоверные усилия, дабы сохранить на своем лице подобие былого интеллекта. Мельников вот не смог, поскольку челюсть у него отвалилась, глаза стали похожи на два блюдца. Он периодически переводил взгляд с меня на Ритку, не минуя при этом фигуры безмятежно спящего и связанного мужика.
— Что тут у вас все-таки происходит? — уже отчаянно вопросил он. — Это кто?
— Убийца, — великолепно прояснила туманную ситуацию Ритка и сказала еще, что ей было так страшно с ним, а мы все не появлялись.
Мужика будить было рискованно — когда я дотронулась до него, он вытаращился на меня с такой злобой, что пришлось сразу вспомнить про то, что он убийца. Поэтому решила дать ему выспаться, чтобы снова не подвергать наши жизни опасности.
— Ладно, — сказала я, оставляя плечо убийцы в покое, — пошли на кухню. Объясним Мельникову, что у нас происходит. Может, пока мы разбираемся, и наш клиент очнется от Риткиных снадобий…
* * *
Мы расположились на кухне, заварив себе кофе, и повели былинный рассказ. Так как впечатления нас с Риткой переполняли, то получалось у нас это немного сбивчиво, к тому же говорили мы почти хором, поэтому Мельников все никак не мог понять нас до конца. Особенной абракадаброй ему показались мои непрошеные гости и звонки.
— Так, девочки, — наконец взмолился он, — если вы хотите, чтобы я хоть что-то понял, излагайте по порядку. А то у меня в голове творится какой-то Кафка, и я ничего не могу понять.
— Почему Кафка? — хором поинтересовались мы.
— Потому что я его понимаю так же плохо, как вас. Вроде пишет мужик с толком, а до меня суть не доходит… — пожаловался Мельников на великого австрийского писателя.
— До меня тоже, — вздохнула Ритка. Оба как-то поскучнели, и я заподозрила, что сейчас они начнут говорить о своем Кафке, начисто позабыв про то, что на моем кресле покоится почти безжизненное тело неведомого преступника.
— Ну уж нет! — закричала я. — Кафку обсудите потом, интеллектуалы хреновы! А сейчас будьте добры сосредоточиться на убийцах Арташеса Левоновича, потому как они явно вознамерились стать и нашими убийцами тоже! А я погибать еще не хочу — не такая уж старенькая!
Они пришли в себя и воззрились на меня в легком недоумении. Что их так поразило, ума не приложу, надеюсь, не мое нездоровое желание дожить до седин.
— Ритка, начинай, — мрачно сказала я. Ритка покорно кивнула и в очередной раз поведала историю своего безнравственного подсматривания в чужие окна. Когда она дошла до того момента, как в ее истории появился мой прекрасный образ, вступила я. Мой рассказ, конечно, отличался большим толком, поскольку я излагала все с деталями. Мельников нас очень внимательно выслушал, изредка вздыхая и покачивая головой, и, когда мы закончили, сказал:
— Какого, собственно, черта, вы, девочки мои хорошие, сразу в милицию не позвонили? Что это за игра в партизан на вас нашла? Вы хоть представляете, что это за личности?
— Нет, — честно признались мы, переглянувшись.
— Арташес Гараян… Старикан был тот еще. За плечами — не один срок, если подсчитать, боюсь, на свободе он прожил куда меньше, чем в зоне. Первая судимость была у него еще лет в шестнадцать, насколько я знаю…
— Откуда? Ты же ему во внуки годишься? — спросила Ритка.
— От верблюда, — усмехнулся Мельников, решив, что Ритка обойдется без пространных объяснений. — Так что вляпались вы, видимо, по самые ушки. И ладно это сделала Ритка, но от тебя, Татьяна, я такого не ожидал! Чего тебя-то на подвиги внезапно потянуло?
Ответа я на его вопрос не нашла, поэтому обошлась легким пожатием плеч. Потянуло и потянуло… Откуда я знаю, что на меня нашло? Может, мозги от жары потекли?
— Давайте думать, как выбираться, — тяжело вздохнул Мельников, смотря на нас с Риткой, как на потенциальных смертников. Обе мы, не сговариваясь, тоже вздохнули. Из солидарности.
Как-то вдруг очень сильно полюбилась жизнь с ее скупыми радостями и прелестями. Просто до слез захотелось жить, хоть мы и понимали всю безвыходность ситуации.
Мельников начал нам рассказывать про темные дела такого с виду безобидного старикана, а мы слушали. И, признаться, чем дальше он углублялся в свое повествование, тем грустнее нам становилось, поскольку Арташес Левонович не только сам отличался невыносимо скверным характером, но и друзья его были на редкость гадкими личностями.
* * *
Начал он свою трудовую биографию, как я уже говорила, с вооруженного грабежа. Напали они на маленький заброшенный скит, при этом убили монаха, неразумно пытавшегося оказать им сопротивление. Конечно, их быстро поймали, но доказать ничего не сумели насчет Арташеса, вот и приговорили к «вышке» другого. Арташес Левонович отличался крайней жестокостью и жадностью непомерной. При этом он происходил из интеллигенции: мать его была пианисткой, а отец — оперным певцом.
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 35
