— Хорошо, сестра. Зови меня сестра, не то, когда будешь спать, я подпалю твои косы или напущу на тебя тараканов.
Кундо стала называть ее сестрой. Когда Кундо жила у Комолы в Калькутте, та почти не разговаривала с ней, даже когда это было очень нужно. Но благодаря своему чудесному обаянию Комола уже тогда покорила сердце сироты. Годы разлуки несколько охладили их взаимную симпатию, но теперь привязанность возросла с новой силой.
Отношения между супругами наладились, и Комолмони собралась уезжать.
— Нет, дорогая, нет! Останься еще на несколько дней. Если ты уедешь, я погибну, — попросила Шурджомукхи. — Твое присутствие облегчает мне душу.
— Я не уеду, пока не доведу дела до конца, — отвечала Комола.
— Что ты имеешь в виду? — удивилась Шурджомукхи.
— Похороны, — пошутила Комола и подумала: «Я должна вытащить эту занозу».
Услыхав об отъезде Комолмони, Кундонондини спряталась в своей комнате и расплакалась. Она не заметила, как Комола тихонько проследовала за ней.
Кундонондини рыдала, уткнувшись головой в подушку, а Комолмони заплетала ей косу. Это занятие являлось ее слабостью.
После того как коса оказалась заплетена, молодая женщина подняла голову Кундо и прижала ее к своей груди. Краем сари она вытерла ей слезы и поинтересовалась:
— Почему ты плачешь, Кундо?
— Зачем ты уезжаешь? — спросила Кундо.
Комолмони чуть заметно улыбнулась. Но улыбка не могла скрыть слезинки, которая беззвучно скатилась по ее щеке. Так иногда при ярком свете солнца идет дождь.
— Отчего ты плачешь? — снова спросила Комола.
— Ты меня любишь, — отвечала Кундо.
— Ну и что же? А кто-нибудь не любит? — удивилась Комола.
Девушка молчала.
— Кто не любит тебя? — настаивала Комола. — Шурджомукхи? Скажи, не скрывай.
Кундо молчала.
— Брат?
Опять тишина.
— Если ты любишь меня, а я тебя, почему ты не хочешь уехать со мной?
Кундо и на этот раз промолчала.
— Поедешь? — снова спросила Комола.
Кундо отрицательно покачала головой:
— Нет.
Милое лицо Комолмони помрачнело. Она нежно прижала голову девушки к своей груди, а затем заглянула ей в лицо:
— Кундо, ответишь чистосердечно на мой вопрос?
— На какой?
— Я твоя сестра, от меня нельзя таиться, я ничего никому не скажу. — А про себя подумала: «Если только своему великому радже Сришчондро-бабу и... малышку».
— Спрашивай, — решилась Кундо.
— Скажи, ты очень любишь моего брата?
Девушка ничего не ответила, а только, зарывшись лицом в платье Комолмони, снова зарыдала.
— Я понимаю, любишь... Но зачем убиваться? Разве любить плохо?
Кундонондини подняла голову и пристально посмотрела в лицо Комолы. Та без слов поняла ее.
— Но ведь ты не хочешь разрушить счастье Шурджомукхи? Разве ты не видишь... — Она не договорила, так как девушка снова упала к ней на грудь.
Слезы Кундонондини затопили сердце Комолмони. Чуткая Комола знала, что такое любовь. Всем своим сердцем она разделяла горе и радость Кундонондини.
— Кундо! — позвала она, вытирая ей слезы. — Поедем со мной, Кундо! — Иначе все погибнет. Поедешь? Подумай...
Кундо снова зарыдала. Прошло еще несколько мгновений, Кундо все плакала. Затем она вытерла слезы и сказала:
— Поеду.
Почему же она не ответила сразу?
Комола поняла. Она поняла, что Кундонондини принесла свое сердце в жертву на алтарь счастья другой женщины. Она решилась забыть Ногендро ради его счастья и счастья Шурджомукхи. Вот почему она не ответила сразу.
А ее собственное счастье? Комола знала, что Кундонондини в этот момент не думает о себе.
Хира
Вишнуитка Хоридаши появилась снова. Она шла и пела:
Нашла я в лесу ядовитый цветок.
О любимый мой, черный колючий цветок,
Вплела я его в свой венок.
О любимый мой, черный колючий цветок!
Иглы тело пронзят, напоив меня ядом тревог.
Выпью жадно я сок,
И снова настанет мучительный срок,
И пойду я искать ядовитый цветок,
Любимый мой, черный колючий цветок...
На сей раз Шурджомукхи тоже пришла послушать и велела позвать Комолу. Та пришла в сопровождении Кундо. Услышав песню, Комолмони нахмурилась:
— Ах ты, негодница! Чтоб тебе наесться пепла, чтоб тебе умереть! Ты что, других песен не знаешь?!
— А что случилось? — удивилась Хоридаши.
Комолмони разошлась еще больше.
— Что случилось? Принесите ветку акации, я покажу этой чертовке, как приятно быть исколотой шипами!
— Нам не нравятся такие песни, — мягко заметила Шурджомукхи. — Спой какую-нибудь другую, хорошую песню.
— Ладно, — согласилась Хоридаши и начала петь:
Шмрити прочту и к стопам мудреца припаду...
Выучу Дхармашастру и лучшую в мире невесту найду.
Комола насупилась.
— Милая хозяюшка, воля твоя, но я не желаю больше слушать эту вишнуитку. Я ухожу.
Расстроенная Шурджомукхи тоже поднялась. Вслед за ними ушли еще несколько женщин. Кундонондини была среди оставшихся. Она осталась потому, что слушала невнимательно и не поняла, о чем говорится в песне. Хоридаши перестала петь и принялась болтать с женщинами. Чувствуя, что песен больше не будет, остальные женщины тоже ушли. Кундо не двинулась, словно ноги ее приросли к земле. Тогда Хоридаши заговорила с ней. Но девушка слушала ее рассеянно.
Шурджомукхи наблюдала за ними издалека и, как только догадалась, что беседа серьезно заинтересовала обе стороны, послала за Комолой.
— Ну и что же? — спросила та — Пусть себе говорят. Ведь Хоридаши женщина, а не мужчина.
— Так ли? — усомнилась Шурджомукхи.
— Что такое? — удивилась Комола.
— Мне кажется, что это переодетый мужчина. Я сейчас выясню. Но Кундо-то какова!
— Погоди! Я пойду за акацией. Я устрою этому дьяволу блаженство на шипах. — И она отправилась искать акацию.
По дороге Комола встретила Шотиша, который неизвестно где добыл сандаловую пасту тетки и теперь усердно красил себе щеки, нос, подбородок, грудь, живот. При виде его Комола забыла и вишнуитку, и акацию, и Кундонондини, и все остальное.
Тем временем Шурджомукхи позвала служанку Хиру. Мы уже упоминали о ней. Однако не мешает кое-что добавить.
