— Неужели этот… еще тебя и бил?
— Бил. — Надя сказала это чуть ли не с мазохистским удовольствием. — Причем весьма охотно. А однажды, когда я попыталась ему противостоять, он вынул из кармана нож и полоснул меня по руке. Знаешь, так спокойно, будто хирург, вскрывающий нарыв. Смотрел, как у меня льется из раны кровь, и даже не сделал попытки помочь, перевязать. Сказал: «Эти русские понимают только язык силы. Скоро у меня в саду не останется места для их безымянных могил».
— В каком смысле?
— В прямом. Он схватил меня за волосы и притащил на задний двор. Якобы там была могила его первой жены. И тыкал меня лицом в эту землю, а мне казалось, я слышу запах мертвой плоти…
Тоня от неожиданности чуть не задохнулась. Так и сидела некоторое время с открытым ртом, пока не решилась спросить:
— Ты хочешь сказать, что твою предшественницу Грэг убил?!
— По крайней мере он мне так сказал.
— Может, пугал?
— Может. Но у него в саду в самом деле имеется некий холмик… Знаешь, я поверила, что это могила. И испугалась. Потом я все время чувствовала этот запах прелой земли с каким-то сладковатым привкусом.
— Постой, насколько мне известно, полиция у них четко реагирует на жалобы народа, пусть даже иностранцев. Ты могла бы позвонить или написать заявление… Представляешь, они бы приехали, раскопали этот холмик…
— И оказалось бы, что там ничего нет!.. Да и кто я такая? У них же первым делом смотрят документы. Грэг же, не будь дураком, сразу отобрал у меня паспорт и спрятал в сейф.
— Но это же демократическая страна… По крайней мере как мне всегда казалось… Неужели у тебя не было никакого выхода, кроме того как терпеть?
Вопрос у Тони прозвучал почти без выражения, и Надя, видимо, подумала, что подруга ей не верит. Она быстрым движением стянула с себя свитер и показала правую руку. От плеча и до запястья рука была желто-зеленая с фиолетовыми разводами. А потом сняла джинсы и показала такое же фиолетовое бедро.
— И это спустя неделю после битья… Смешно сказать, что я почувствовала, когда Грэг привез меня на свою ферму. Он же высылал мне фотографию якобы со своим домом — такой веселенький особнячок в двух уровнях, крупным планом конюшня, просто земной рай, если и не богатого, то вполне обеспеченного фермера. И вот я приехала — мой будущий муж встретил меня в аэропорту на какой-то обшарпанной машине, у нее внутри даже обивка клочьями свисала. Вместо особняка — какой-то ветхий сарай со стенами из старых рекламных щитов. Единственное, что более-менее казалось крепким, так это псарня…
— Псарня? Ты же говорила — цветы.
— Цветы — это было потом… Каюсь, я не смогла быть только поденщицей на его псарне. Я же все-таки человек с высшим образованием, и, несмотря на то что Грэг первым делом меня избил за непослушание, я все же — униженно кланяясь и приседая — уговорила его дать мне на исследование рынка хотя бы неделю. Он дал два дня. Я съездила в пару собаководческих хозяйств, поговорила с заводчиками. Не то чтобы они так уж откликались на мои вопросы, но по моему предложению все же согласились ответить хотя бы на один: почему не стоит разводить породистых собак в этой местности?
— А ты хитрая девушка!
— Понятно, мой интерес был шит белыми нитками, но отчего-то оба заводчика ко мне прониклись. И предостерегали откровенно, не скрывая всех минусов собаководства. При этом они в отличие от моего мужа были настоящими профессионалами, а он… Не знаю, что пришло ему в голову разводить именно собак? Ну, кроликов я бы еще поняла… Кстати, Грэг возил меня все эти два дня, но сам из машины не выходил. И при этом зорко следил, чтобы я не стала кокетничать или говорить что-нибудь лишнее тем, с кем беседовала.
— И ты из страха перед ним не могла попросить о помощи кого-нибудь из них?
— А что бы я им сказала? Чужим людям. Что муж меня бьет? Угадай, что бы мне ответили?
— Это ваши проблемы.
— Вот именно. Оказалось, у Грэга, а значит, и у меня, просто не было шансов пробиться в этой области. Поблизости, всего в пяти милях от его так называемой фермы, оказалось два — одно на западе, а другое на востоке — собаководческих хозяйства, налаженных, раскрученных, не знаю, отчего пришло ему в голову с ними тягаться. Я поняла, что есть лузеры по недоразумению, а есть — из-за упрямства. То есть те, которые никого слушать не хотят и продолжают бросать деньги на ветер, несмотря на очевидную глупость этого действия.
— Слушай, Надёна, ну если все было так плохо, почему ты в Россию не вернулась?
— Ну, кроме того, что у меня не было документов, мне было чертовски стыдно. Я же всем растрезвонила, как мне повезло, а потом… У меня не было денег. И если нужно было что-то купить для хозяйства, он ехал в магазин вместе со мной и сам за все расплачивался.
В наступившей на мгновение тишине подруги услышали, как что-то не то прорычал, не то пробурчал пес.
— Он говорит: хозяйка, ты совсем совесть потеряла, забыла, что по вечерам меня выпускают в сад!
— Вот, оказывается, как живут люди на природе. Они разговаривают с животными.
Тоня поднялась и успокаивающе положила руки на плечи Нади.
— А ты сиди, я только отпущу Джека и насыплю ему корма.
Слышно было, как скрипнули петли калитки, звякнула цепь, и над поручнями веранды появилась огромная бело-серая голова с рыжими пятнами по бокам.
— Ах ты, какой красавец! — восхищенно присвистнула Надя. — Что же это у тебя за порода такая?
Джек потянул воздух носом, еще немного постоял и исчез из виду.
— Его порода называется — мостоков, — с серьезной миной сообщила появившаяся на веранде хозяйка дома.
— Никогда такого не слышала. В России новую породу вывели?
— Новую породу нагуляли, — рассмеялась Тоня, — московская сторожевая плюс кавказская овчарка.
И осеклась — в калитку кто-то позвонил. Надя, услышав звонок, вздрогнула, и взгляд ее стал беспомощным.
— И ты теперь всякий раз будешь так пугаться? — насмешливо поинтересовалась Тоня.
А про себя подумала: косой кривому глаз колет. Давно ли она сама, обмирая от страха, прислушивалась ко всякому шороху и запускала в дом Джека, когда из-за этого не могла заснуть, а он будто чувствовал, покорно лежал у ее кровати и сопел, так что Тоня, опустив руку вниз, всегда могла до него дотронуться.
Странно, когда период адаптации на новом месте у нее благополучно закончился, Джек не пытался больше зайти в дом, словно прежде никогда в него и не заходил.
— Но ведь поздно же для прихода гостей… — проговорила Надя, опустив глаза. — И потом, когда я приехала, то никакой кнопки не нашла. Еще подумала, что у тебя нет ни телефона, ни звонка у калитки.
— А кнопка у меня в почтовом ящике. Свои знают.
— Значит, это свои, не так ли? Только вот кто?
