Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 54
– Еврейка, говорю, она была и не стала бы рухлядь хранить! – доказывала Евдокия Степановна реставратору.
Реставратор ушел и, кажется, обиделся. Гонорар за оценку взял, как показалось Евдокии Степановне, брезгливо, и, когда рейсовый автобус, на котором он уехал, уже скрылся из виду, она догадалась: «Тоже еврей! Поэтому правду и не сказал!»
Диван, который громоздился у стены, не давая проходу, больно «стукая», как говорила Евдокия Степановна, то по бедрам, то по коленям, оказался не самым большим разочарованием.
По молчаливому соглашению ей отошла роскошная норковая шуба, которую Роза Герасимовна носила много лет, надевая даже в булочную. Шуба, о которой Евдокия Степановна могла только грезить, исходить завистью и праведным гневом. Шуба, которая за много лет не облезла, не потеряла цвет, не вытерлась даже по бокам под локтями, чего втайне желала ей Евдокия Степановна. И как раз тогда, когда баба Дуся залезла вдруг в шкаф, поддавшись порыву посмотреть на богатство и жалея о том, что сейчас не зима и она не может выйти в шубе в магазин, ее ждал настоящий удар. Вместо меха в руках у нее осталась изъеденная молью вдоль и поперек облезлая шкурка. Относя клочки на помойку, оплакивая мечты и ценную вещь, баба Дуся не винила моль. Она не подумала о том, что надо было положить в шкаф еще и лаванду или хотя бы купить вонючие современные пластины. Нет, она знала – сватья смотрит на нее с небес и ухмыляется.
На следующий день Евдокия Степановна, поддавшись непонятному порыву, вызвала из ближайшей церквушки попа, чтобы освятить дом. Батюшка побрызгал святой водой на диван, на шкаф, кухонный гарнитур и на саму бабу Дусю. После этого ей стало немного легче, но она не знала, как действует православная святая вода и дым из кадила на евреев, а спросить у священника не решилась.
Но испугалась она тогда сильно. Решила, что сватья ее в покое не оставит. И была права. По ночам ей снилась Роза Герасимовна, которая сидела на своем диване и пальцем грозила Евдокии Степановне.
Баба Дуся прекрасно знала, за что сватья ей мстит. За что? Да за все. За то, что все годы жили как кошка с собакой, – внука поделить не могли. За то, что Роза умерла, а она, Дуся, жива и Петечка с ней теперь, безраздельно. Да нет, они, можно сказать, дружили, сватьи же все-таки, но… если бы все вернуть назад. По-другому надо было жить. Не цапаться по пустякам. Не завидовать, не мстить, не обижать. Да, задним умом все знают, как надо.
С Пети все началось. Или раньше? Евдокия Степановна сразу невзлюбила сватью – слишком заносчивая, себе на уме. Нет чтобы по-простому сказать, так слова из нее нормального не вытянешь. Все с намеками всякими да подначками. А когда Петя родился, так бабушки стали характер показывать, как могли. Особенно Евдокия Степановна. Вот не хотела ругаться, хотела мирно жить, а сватью специально доводила. Прямо удовольствие получала.
Придумала, например, Петю покрестить. На самом деле праздника захотела – чтобы красивая рубашечка крестильная, подарки, стол. Как положено. Как у людей делается. Так нет чтобы сказать сватье честно, выложить все как есть. Скрыла. Тайком с батюшкой договорилась, крестик серебряный купила. Нехорошо это. Неправильно. Но в бабу Дусю тогда прямо бес вселился – втемяшила себе в голову, что ради внука старается. Чтобы у мальчика ангел-хранитель был. Конечно, родителей Пети она не собиралась ставить в известность – тем вообще было все равно. Дочка Евдокии Степановны Светочка была крещена в младенчестве, еще своей бабкой, как же иначе. Но вот про зятя Евдокия Степановна не знала, какой он веры. Не спросишь ведь. И Розе Герасимовне тоже говорить о крещении внука не собиралась. Но не было такой вещи в мире, о которой та бы не знала или хотя бы не догадывалась.
В один из вечеров, когда они чинно чаевничали за столом карельской березы, Роза Герасимовна посмотрела на сватью и строго так сказала:
– Даже не думайте Петечку крестить. Достаточно, что вы его в честь своего рязанского деда назвали. Я тогда промолчала, но не думайте, что вам все позволено. Я понимаю, что мальчику с еврейским именем жить будет сложно, я боюсь за него, но если вы посмеете его крестить, то я сделаю ему обрезание. Так и знайте. И надеюсь, этот разговор останется между нами. Вам понятно?
Роза Герасимовна сидела на своем диване в рубчик, и серьги с изумрудами (как была уверена Евдокия Степановна) колыхались и отливали перезрелой оливкой. Евдокия Степановна тогда не на шутку перепугалась, представив себе единственного внука обрезанным, и отменила крещение. Как отменила? Отложила на время. Но после этого каждый раз, когда ей доставался Петечка «на понянчиться», снимала пеленку и рассматривала пиписку – не обрезан ли, все ли в порядке, как у людей?
– У вас, Евдокия Степановна, нездоровый интерес, – сказала ей однажды Роза Герасимовна, подловив сватью в момент интимного разглядывания, и хмыкнула так, с издевкой.
Евдокия Степановна хотела как лучше, как полагается. Упрямая была, особенно по молодости, лет до шестидесяти. От своего решения не отступалась. И крестила Петечку сама, в ванне, пока никто не видел. Полила на голову водичкой, прочитала молитву, крестик повесила и быстро сняла. И никому ничего не сказала, хотя очень хотела похвастаться, мол, как удачно все придумала. Только одна вещь ее мучила – а вдруг Роза Герасимовна тоже тайно провела обряд? Может, у евреев тоже так можно? Без обрезания, но вроде как иудей. Евдокия Степановна мучилась, изводилась, но спросить у батюшки не решалась. Рассудила, что истинная вера все равно возьмет верх и что она все-таки дала Пете какую-никакую защиту.
Сам Петечка Розу Герасимовну помнил прекрасно, хотя бабуля скончалась давно. Евдокия Степановна радовалась, что она у внука теперь одна-единственная бабушка. Радовалась и сразу же кляла себя за такие мысли, даже не подозревая, что Петя бабу Розу хорошо помнит и она, Евдокия Степановна, этому способствует.
Петя, перетаскивая из кладовки на веранду стулья карельской березы, вспоминал бабу Розу. И садясь на диван в рубчик, тоже думал о Розе Герасимовне. И уже взрослый, скучал по яблокам, запеченным с медом – главному лакомствому детства. И по омлету с мацой тоже скучал. И по хлебу – хале с маком, которую баба Роза редко пекла и обычно торжественно выносила, скучал невыносимо. До слюнок. Как представит себе, что слизывает мак с верхней корочки, как жует маковки… Магазинную булку, обсыпанную щедро, но безвкусно, он тоже начинал есть сверху.
И по лимонному пирогу бабы Розы, который тщетно много лет подряд пыталась повторить баба Дуся, скучал. Роза Герасимовна снилась ему нечасто, обычно перед важными событиями. Как правило, улыбалась, кивала, а в последнее время – грозила пальцем. Петя, конечно, никому о своих снах не рассказывал, как, впрочем, и о бабе Розе. Только баба Дуся его успокоила – призналась однажды, что сватья и к ней в снах приходит. И тоже то улыбается, то смотрит строго так, с укоризной.
* * *
– Ты меня слышишь? – Ксюша легла в кровать, но отодвинулась подальше. Петя пытался поудобнее подпихнуть подушку под голову. Баба Роза считала, что нужно спать на твердом изголовье, а баба Дуся взбивала для Пети пуховую подушку. Петя мог спать или на очень жесткой, или на чересчур мягкой. Ксюшины подушки были ни туда ни сюда.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 54
