— Но он же ни на чем не умеет играть!
— Говорит, что это не важно.
В этот момент появилась Гайа.
— А здесь здорово, — произнесла она.
Мы со Спазимо растерянно посмотрели на нее.
Мы снова сели в машину, но дочь инженера Комолли даже и слышать не хотела, чтобы ее отвезли домой. Если бы она хоть немного была голодна, я бы отвезла ее в «Макдоналдс», но у меня была идея получше: отправиться в бар на улице Верди, где в это время Тим и его друзья пили аперитив.
Пока мы ехали, Гайа смотрела в окно и терла рукой лицо, так, что оно покраснело. Было шесть часов вечера, небо стало лиловым, как гематома. Я краешком глаза посмотрела на странное существо, сидевшее рядом со мной.
— Расскажи мне о своих родителях.
Она вздохнула.
— Мой отец считает, что за деньги можно купить все, даже людей.
Я сбавила скорость в поисках свободного для парковки места.
— Ну а твоя мать?
Она пожала плечами, но у меня не оставалось времени вникать в подробности: заметив свободное место, я попросила ее выйти. Пока я выворачивала руль, она стояла неподвижно, склонив голову набок, уставившись на меня.
— У тебя разбит подфарник, — произнесла она.
Мы вошли в бар, расположенный на площади Верди. Как только я их познакомила, то сразу поняла, что они не понравились друг другу. Тим вернулся к своим друзьям, бросив на меня многозначительный взгляд вроде «кто эта странная особь?».
Она смущенно озиралась по сторонам.
— У меня всегда такое чувство, что я везде лишняя.
Заказав некрепкое пиво, я сказала:
— Гайа, Тим всего лишь молокосос, ты для него слишком взрослая.
— Разве не ты говорила, что ему двадцать три года?
— И имела в виду… что ты более зрелая.
— Ты когда-нибудь читала Павезе? — обронила она, презрительно посмотрев на стоявшую на стойке пиалу с арахисом.
— В молодости.
— А Вульф? Плат? Маяковского?
Мне стало не по себе.
— Если не ошибаюсь, они все самоубийцы? — Я залпом выпила пиво. — Пошли, отвезу тебя домой.
Привстав, я заметила в ее глазах тревогу и нерешительность.
— Сейчас мы расстанемся и больше не увидимся, да? — пробормотала она.
Я взяла счет и записала номер ее сотового телефона.
Через пятнадцать минут я была дома. Сразу зазвонил телефон. Я схватила трубку.
— Ты сегодня вечером свободна? — раздался голос Джиджи Марини.
— А что ты хочешь предложить?
Раздался смешок.
— Скажу, когда увидимся.
Мне стало плохо.
— Джиджи, — ответила я, сняв куртку, — тебе известно, что я давно забыла, что такое оргазм?
В трубке повисла тишина.
— Так, значит, прошлой ночью…
— Не скажу, что мне это не понравилось… Короче, если тебе не дает покоя мысль относительно своей вины…
Он не дал мне договорить.
— Да я даже не думаю об этом.
— Отлично. Позвоню, как только выдастся свободная минутка.
Телефон задребезжал снова. Это был Тим.
— Что это за мымра с тобой была?
— Выбирай выражения, она очень умная девушка. К тому же вы с ней похожи.
— В каком смысле?
— Она еще не решила, быть ли ей рок-звездой, режиссером видеоклипов или фотографом топ-моделей, — съехидничала я.
— Ты будешь приятно удивлена, узнав, что я готовлюсь к экзамену, — выпалил он в свою защиту.
— Вот это новость, Тим. И какой предмет ты будешь сдавать?
— Историю театра. Я пишу обалденную работу о Брехте и Пискаторе. В общем, о политическом театре…
— Ах вот как, политический театр… — Мне доставляло огромное удовольствие подначивать его, когда он начинал изображать из себя этакого занятого умника. — Другими словами, какое-то время мне придется обходиться без твоей микрокамеры «Spycam».
— Я одолжу ее тебе, но даже не думай избавиться от меня.
Я рассмеялась.
— Чего еще скажешь?
— Откуда она взялась?
— Это дочь Комолли.
— Черт, в таком случае у нее полно денег!
— Теперь, когда ты знаешь, сводишь ее в кино?
— Даже и не подумаю идти с такой страшненькой.. — То есть Фэдэ говорит, что она недурна, но слишком угрюмая…
— У нее проблема.
— Какого рода?
— Не ест.
— Когда я учился в лицее, я видел одну такую, тоже мечтала стать фотомоделью.
— Не думаю, что это относится к Гайе.
Я бросила трубку радиотелефона на диван и сразу заметила на столике коробку из-под обуви. Я уселась на подлокотник кресла и схватила несколько листков…
10 января '86.
Альдо, это мир пустых обещаний. Надеюсь, у тебя дела идут лучше, чем у меня. На каждом прослушивании я вижу огромное количество готовых на все актеров: современные гладиаторы, причем безрукие, одноглазые, но рвущиеся в бой. Если нет крови, то нет и зрелища…
Я взяла в руки коробку: внутри лежали конверты, которые мне еще предстояло открыть. Но только не сегодня, когда я слишком устала.
Как-то вечером в ноябре 77 года мы с Адой вышли из Театра Дузе после спектакля «Сирано де Бержерак» с Пино Миколь. До дома было полчаса ходьбы, и мы пошли пешком, не проронив ни слова, — нас переполняли эмоции.
— Вот это я хочу делать, тебе понятно?
Я кивнула, со страхом съежившись в своем узком синем полупальто. В пятнадцать лет для нас уже все было решено: Ада будет актрисой, а я — адвокатом.
С того вечера мы посмотрели много спектаклей: «Леонс и Лена» с Антонио Салинес в Театре Тестони, «Человек с чемоданами» Ионеску с Тино Буадзелли, «Власть тьмы» Льва Толстого, в котором играли Збраджиа и Плачидо, «Мера за Меру» с Лавиа, Ваннукки, Скаччиа и Пикколо… Это продолжалось до тех пор, пока однажды, сидя в партере, она не влюбилась в конце последнего акта «Ричарда III» в Кармело Бене. Она вырезала из газет все его фотографии и читала его книги.
Я была совершенно другой, меня угнетала светская жизнь. Я протестовала против Алмиранте, принимала участие в собраниях Молодежного союза итальянских коммунистов, танцевала с товарищами в зале местного отделения Национального союза офицеров запаса, которое возглавлял Гриеко, на празднике ежегодной перерегистрации членов партии, говорила о молодежном движении присоединения в маленьком баре на улице Тоскана и ходила во Дворец спорта послушать в исполнении Лучио Далла песню «Какое глубокое морс».
