— Будет сложно уйти так надолго.
— Скажите, что пойдете к стоматологу, — неожиданно пришло ей в голову.
Он поежился от неумелой лжи и засмеялся, пряча свои вставные зубы, которые на самом деле давно требовали этого.
— Или скажите, что пойдете к своему доктору, — предложила она новый вариант.
— Я что-нибудь придумаю.
Они подошли к автобусной остановке; мисс Хоукинс безумно хотела домой.
— Она позеленела бы, если б слышала это.
— Звучит так, как будто она — старый дракон, — сказала мисс Хоукинс и быстро прибавила: — Сказочный дракон.
— С ней все в порядке, — сказал он примирительно. — Просто у нее были тяжелые времена.
Мисс Хоукинс обрадовалась, что его автобус уже подходил к остановке: не хотелось обсуждать добродетели его матери. Оттого, что он так настойчиво ее защищал, она ненавидела ее еще сильнее. Его мать была непреодолимым препятствием для мисс Джин Хоукинс на пути к миссис Джин Воттс. Кулаки опять непроизвольно сжались, и дневные мысли снова вернулись — она желала старухе смерти.
Когда Брайан был уже в автобусе и не мог ее видеть, она послала ему воздушный поцелуй. Домой решила идти медленно, чтобы насладиться предвкушением победной галочки в дневнике. Еще раз мысленно проживала перипетии прошедшего дня. Сначала страшное поражение в библиотеке — кажется, было давным-давно, потом чужие похороны — как жуткий кошмар, разбитый чайник — неожиданное пробуждение. Интересно, многим ли выпадают в жизни столь насыщенные дни? Нет, она определенно очень счастливая женщина.
Как только мисс Хоукинс оказалась дома, она скинула пальто, пошла прямо к туалетному столику, причесалась и поправила макияж. Красная галочка сегодня заслуживала настоящей церемонии, и ей хотелось соответствовать торжественности момента. Включила газовый обогреватель в гостиной и принесла туда из кухни дневник. Раскрыла его и заботливо положила на кофейный столик. Красный карандаш был уже наготове. Повернула зеркало, чтобы Моурис мог разделить с ней ее триумф. Потом они пообедают вместе, и она все расскажет ему в мельчайших подробностях. Положила дневник на колени, взяла в руки красный карандаш и громко прочла запись в дневнике: «Пошла в библиотеку и встретила Брайана. Он поцеловал меня». Оба приказа были сложны и поэтому заслуживали гораздо больше, чем просто отметки. Может, стоит подарить каждому из них по галочке? Смочила красный грифель и с гордостью нарисовала две красивые птички. Потом откинулась на спинку кресла: как же она устала, сил совсем не осталось.
Закрыла глаза, продлевая наслаждение от своего полного и безоговорочного успеха. Что же ждет ее завтра? Может быть, после такого напряжения стоит пока остановиться на достигнутом? Завтра дневник мог бы послать ее за шерстью в супермаркет, повелеть ей пойти в библиотеку или в кино. Она непременно посоветуется обо всем с Моурисом. Скорее всего ее ждет легкий день, который можно прожить в согласии с собой, без боязни оступиться. Закрыла дневник и нежно прижала его к щеке. Это была ее жизнь, в которой все теперь стало возможно, и подтверждением тому служили фантастические события сегодняшнего дня. Дневник жил своей собственной неведомой жизнью. В этом она была абсолютно уверена. Иногда он был ее благосклонным повелителем, иногда превращался в жестокого тирана. Он существовал независимо от нее, так же как ее «зеркальный друг» на стене. Теперь она была не одна и совершенно не понимала, как столько времени умудрилась прожить в одиночестве.
Глава 6
Моурис посоветовал ей не торопить события, и следующий день был днем простых указаний. Но она уже скучала по рискованным приказам, ей требовался хотя бы легкий будоражащий ветерок. Поэтому она написала: «Наслаждалась». Конечно, не вызов судьбе, но в этом слышалась некая манящая неопределенность.
Из дому вышла рано. Перед уходом сняла со стены Моуриса: уже решила, что сегодня будет обедать одна. В магазине растерялась: ее ошеломил невероятно широкий выбор пряжи. Она не была мастерицей в вязании, знала только основные приемы лицевыми и изнаночными петлями, которым научилась в приюте, но для шарфа этого было достаточно. Почему-то была твердо убеждена, что лицевые петли — красивы и целомудренны, а изнаночные — неказисты и греховны. Матрона объясняла девочкам, что лицевая, видимая сторона — желаемый рисунок, поэтому она правильна, а обратная — изнаночная — с изъянами, поэтому и скрываема от всех. Смысл лица и изнанки перепутался в их головах с названием петель, и мисс Хоукинс стала жертвой семантической ошибки. Решила, что шарф должен быть связан непременно лицевой вязкой, это будет хорошо с обеих сторон. Обязательно лицевой вязкой, ведь предстоит добродетельное занятие: вязание должно отбивать неожиданные атаки ярости, сжимающие железной хваткой ее кулаки и сводящие челюсти. Шарф был выбран мисс Хоукинс еще и потому, что обладал одним неоспоримым преимуществом — он мог быть бесконечным: все зависело от нее. Купила простую шерсть всех цветов радуги и пару тонких спиц, чтобы шарф рос как можно медленнее. Теперь ей не терпелось вернуться домой: она уже предвкушала удовольствие от ласковых разноцветных ниток в руках. Ей приходилось даже сдерживать себя, ведь тривиальное удовольствие не должно затмевать основной цели «вязальной терапии». Она знала, что стоит ей неосторожно наткнуться на воспоминания о матроне, как кисти рук непроизвольно сожмутся, и лучше, если она разберется с этим по дороге домой.
Некоторые периоды ее приютского детства были не так уж болезненны, и она могла легко возвращаться к ним теперь. Это относилось к «каникулам» матроны, когда та уезжала куда-то на север навестить свою мать. Тогда их опекала мисс Викс — веселая толстуха, никогда не носившая форму. Она обходилась без ежедневных проверок ушей и шей воспитанников, и строгий режим отхода ко сну на время забывался. Комнаты всю неделю оставались неубранными, лениво накапливая пыль, постели не заправлялись, а раковины на кухне доверху наполнялись грязной посудой. За день до возвращения матроны объявлялась всеобщая помывка воспитанников и генеральная уборка помещений, чтобы к ее приезду вернуть все в первозданный стерильный вид. Счастливые деньки заканчивались. Возвращалось правление матроны, и для воспоминаний опять требовалась терапия лицевыми.
Однажды в приюте появилась странная немолодая пара. Все девочки были выстроены в ряд.
— Только девочки, — рявкнула матрона, когда один из мальчишек попытался незаметно влезть в строй.
— Всегда только девочки, — не унимался мальчуган.
— Никто не хочет жить с назойливыми мальчишками, — отрезала матрона. И всем девочкам, стоявшим в парадном строю, стало ясно, что самой счастливой из них сегодня улыбнется судьба — она уйдет отсюда навсегда. Одна маленькая девочка, ее звали Браунджон… Странно, но ее имя все еще хранилось в памяти мисс Хоукинс. Так вот, эта покрытая угревой сыпью девочка, которой от враждебной непримиримости матроны доставалось больше, чем она могла вынести, бросилась вперед и в отчаянии вцепилась в пальто незнакомки.
— Возьмите меня, — умоляла она. От напряжения прыщи набухали и краснели. — Я хорошая, правда, я хорошая.
