Книга Азъесмь - Этгар Керет
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гильад рассказал мне, что у головы были сросшиеся брови и что-то вроде ямочки на подбородке, как у актера из «Тайны романтических сокровищ», а глаза у головы, когда Гильад ее увидел, были закрыты, – и ему очень даже повезло, потому что если кто-нибудь без тела уставится на тебя этаким мертвым взглядом – сто пудов, ты прямо на месте можешь навалить в штаны. А уж чего ни один человек не хотел бы сделать рядом с Цури – так это навалить в штаны. Потому что если бы Цури это увидел – через пять минут об этом знала бы вся школа, и девчонки в том числе. Гильад старше меня на год, и он один из считанных ребят в параллели, у которых есть постоянная подружка, Эйнат, – не из нашей школы, из «Гива». Не то чтобы они трахались или еще что, но когда тебе дают полапать – это уже большое дело. Я б на что только не пошел, лишь бы у меня была подружка хоть вполовину такая красивая, как Эйнат, и чтобы она давала немножко себя потрогать, даже и через одежду. А Гильад говорит, что только за его умение себя подать она и держит его при себе – он всегда провожает ее в бассейн и всякое такое, так что если бы, скажем, он наложил в штаны и она бы про это узнала, она бросила бы его в ту же самую секунду. В общем, ему действительно повезло. А я только подумал, какая же сволочь этот Цури, ворует у незнакомого человека голову, как будто просто пакет шоко из лавочки крадет. И еще я подумал, что вообще это все свинство, – во-первых, потому, что голова без тела – это брррр, а во-вторых, из-за семьи этого человека, – потому что если, скажем, у него был сын, то мало ему видеть, как хоронят папу, – он еще должен думать про голову, которая болтается неизвестно где, и какие-нибудь дети играют ею в кегли или курят и используют ее как пепельницу. Ну и когда мы встретили Цури в «Шаверма Шемеш», я ему так и сказал. Я ему сказал: «Ты думаешь, это веселое дело. Но если б это был твой папа и у него украли голову, тебе было бы совсем не весело». А Цури, который как раз сунул кусок в рот, поднял на меня глаза и сказал: «Чувствуешь себя героем, а, Шостак? Это потому, что рядом стоит твой брат-баскетболист. Но даже он знает, что если ты еще будешь тут, когда я доем питу, все его метр восемьдесят с матерью ему не помогут, я вас обоих порву нафиг». А Гильад сказал Цури: «Что ты пыжишься? Всех-то дел – Рани сказал, что думал». А Цури вообще его проигнорировал, только навис надо мною вместе со своей питой и сказал, чтоб я прикрыл пасть, а то он даже не знает, что будет.
Мы с Гильадом ушли, и я ничего не рассказал. А они так никогда и не смогли выяснить, кто он был, этот человек без головы. По его хрену полиция определила, что он был гой, но не сумели узнать, кто с ним такое сделал и за что. Мой папа сказал, что когда-то в Израиле женщина могла идти ночью одна по улице и ничего, кроме арабов, не бояться. А теперь тут стало как в Америке – люди курят наркотики, а на школьном дворе валяются безголовые трупы. И никому нет до этого дела, сегодня это в газете, а завтра про это никто и не вспомнит. А мама, которая всегда старается его успокоить, сказала, что, может быть, все ошибаются, и этот безголовый просто покончил с собой или упал в темноте, а какое-нибудь животное пришло и отгрызло ему голову. Когда папа все это говорил, я на секунду подумал – не рассказать ли ему про Цури? Но потом вспомнил, как дрожал Гильад, и сказал себе: а зачем? Раз он гой, у него наверняка нет детей, а если и есть, они и знать не знают, что он вообще умер. А если я скажу про Цури, он мне вломит – это раз, а два – я расстрою каких-нибудь детей, которые живут в Польше или в Румынии и думают, что их папа сейчас работает или веселится себе вовсю в нашей далекой стране.
После каникул я перешел в девятый класс, а подружка Гильада уже стала ему давать. Цури бросил учебу и пошел работать на стоянку супермаркета, а у меня тоже появилась подружка, и она ничего мне не давала, даже поцеловать – и то с трудом. Ее звали Мирав, и у нее были самые карие глаза, какие мне случалось видеть, и губы, которые всегда казались вроде как влажными, и ямочка на подбородке, точно такая, какую Гильад видел у человека без головы.
С тех пор, как я вернулся в Израиль, все кажется мне другим. Таким мерзким, тоскливым, утомительным. Даже обеды с Ари, которые когда-то превращали мой день в праздник, превратились в тяжкий труд. Он вдруг взял и женился на этой своей Нэсе и сегодня собирается огорошить меня этим фактом. И я буду огорошен – а как же, – словно косоглазый Офер не рассказал мне об этом по секрету три дня назад. Он любит ее, Нэсю, – так он скажет и вопьется в меня долгим взглядом. «На этот раз, – скажет он своим глубоким, очень убедительным голосом, – на этот раз все по-настоящему».
Мы договорились встретиться в рыбном ресторане у моря. В экономике кризис, и бизнес-ланчи скатились к каким-то совсем уже смешным ценам – лишь бы мы пришли. Ари говорит, что кризис нам на руку, потому что мы – может, до нас это еще не дошло, но мы богаты. Кризис, объясняет Ари, – это плохо для бедных, не просто плохо – смерть. Но для богатых? Это как бонус при покупке билетов. Все, что ты раньше делал, можно получить классом выше без прибавки в цене. Хлоп! – и «Джонни Уокер» меняет этикетку с красной на черную, четыре-дня-плюс-полупансион превращаются в неделю, – лишь бы ты пришел, лишь бы ты пришел, лишь-бы-ты-пришел. «Я ненавижу эту страну, – говорю я в ожидании меню. – Я бы свалил навсегда, если бы не бизнес». «Да ну тебя. – Ари ставит ногу в сандалии на соседний стул. – Где еще на свете ты найдешь такое море?»
– Во Франции, – отвечаю я. – В Таиланде, в Бразилии, в Австралии, на Карибах…
– Ну так езжай, – безмятежно перебивает он меня. – Доедай, чашечку кофе на дорогу – и езжай!
– Я же говорю, – подчеркиваю я, – я поехал бы, если бы не бизнес…
– Бизнес! – Ари разражается смехом. – Бизнес! – И начинает махать официантке, чтобы она несла меню.
Официантка является с предложением дня, и Ари рассматривает ее безо всякого любопытства, как человек, влюбленный в другую женщину. «А на второе, – она улыбается естественной, завораживающей улыбкой, – есть филе красного тунца в масле и перце, палтус на тофу в соусе терияки и говорящая рыба под солью с лимоном». «Я возьму палтуса», – выпаливает Ари. «А что за говорящая рыба?» – спрашиваю я. «Говорящая рыба подается сырой. Она немного подсолена, но без специй…» «И разговаривает?» – перебиваю я. Кивнув, она продолжает: «Очень рекомендую палтуса. Говорящую я никогда не пробовала».
Уже за супом Ари рассказал мне про свадьбу с Нэсей, или, как он ее называет, с Насдак. Это прозвище он придумал, когда NASDAQ еще был на подъеме, и не отказался от него до сих пор. Я поздравил его и сказал, что рад. «Я тоже, – Ари развалился в кресле. – Чего нам еще хотеть от жизни, скажи мне, а? Я с Насдак, ты… временно один. Бутылка хорошего белого, кондиционер, море».
Через четверть часа появилась рыба, и палтус, посмею утверждать, был прекрасен. Говорящая рыба – молчала. «Так она не разговаривает, – процедил Ари. – Не разговаривает. Ох, ради бога, не начинай делать страшные глаза. Нет моих сил. – Увидев, что я продолжаю махать официантке, он прибавил: – Съешь кусочек! Невкусно – верни. Но хоть попробуй». Официантка подошла все с той же завораживающей улыбкой. «Рыба…» – сказал я ей. «Да?» – сказала она и вытянула и без того длинную шею. «Она не разговаривает». Официантка криво усмехнулась и поторопилась объяснить: «Это блюдо называется «говорящая рыба» для обозначения типа рыбы, в данном случае она принадлежит виду, который может разговаривать, но эта возможность еще не гарантирует, что он будет разговаривать в каждый конкретный момент». «Я не понимаю…» – начал я. «А что тут понимать? – снисходительно сказала официантка. – Это ресторан, а не караоке. Но если она невкусная – я буду рада ее заменить. Знаете что? Я буду рада заменить ее просто так». «Я не хочу, чтобы вы ее заменили, – продолжал я безнадежные препирательства, – я хочу, чтобы она разговаривала». «Все в порядке, – вмешался Ари. – Не надо ее заменять. Все прекрасно». Официантка выдала третью улыбку, неотличимую от первых двух, и убралась. А Ари сказал: «Друг, я женюсь. Сечешь? Женюсь на любви всей своей жизни. И на этот раз… – тут последовала двухсекундная пауза, – на этот раз все по-настоящему. Этот обед – праздничный обед, так поешь со мной, ты, морда. Безо всяких рыб и без нытья про эту страну. Просто порадуйся за меня, если ты мне друг, а?» «Я рад, – сказал я. – Честное слово». «Ну так ешь эту дурацкую рыбу», – взмолился он. «Нет, – сказал я и тут же поправил себя: – Еще нет». «Давай, давай, – настаивал Ари. – Давай, пока она не остыла, – или уж верни ее. Но вот этого не делай. А то на столе эта рыба, да еще и ты ни слова не говоришь…» «Она не стынет, – поправил я. – Это сырая рыба. И я не обязан молчать, я могу говорить…» «Ладно, – сказал Ари. – Не нужно, – и рассерженно вскочил из-за стола. – У меня все равно пропал аппетит». Он сунул руку за кошельком, но я его остановил. «Дай мне тебя угостить, – попросил я, не вставая. – В честь свадьбы, так или иначе». «Иди на хуй, – процедил Ари, но кошелек отпустил. – Что я тебе вообще объясняю про любовь, пидора кусок. Ладно бы пидора – им-по…» «Ари…» – попытался перебить я. «Уже сейчас, – он погрозил мне пальцем, – уже сейчас я знаю, что пожалею о своих словах. Но оттого, что я пожалею, это не перестает быть правдой». «Поздравляю еще раз», – я попытался улыбнуться ему непринужденной улыбкой нашей официантки, а он сделал какой-то жест, полуотмахнулся-полупопрощался и ушел. «Все в порядке?» – спросила официантка издалека короткой пантомимой. Я кивнул. «Счет?» – продолжила она знаками. Я покачал головой. Посмотрел на море сквозь стекло – немного грязное, но полное сил. Я посмотрел на рыбу – лежит на животе с закрытыми глазами, тело поднимается и опускается, как будто она дышит. Я не знал, можно ли курить за этим столиком, но все равно закурил послеобеденную сигарету. Я был не слишком голоден. Хорошо здесь, у моря, – жалко только, что стекло и кондиционер вместо бриза. Я мог бы просидеть так много часов, глядя на воду. «Вали отсюда, – прошептала рыба, не открывая глаз. – Хватай такси в аэропорт, садись на первый же рейс, и вперед – неважно куда». «Но я не могу вот так взять и уехать, – объяснил я медленно и разборчиво. – У меня тут есть обязательства, у меня бизнес». Рыба снова замолчала, и я тоже. Примерно через минуту она прибавила: «Оставь меня, оставь, у меня депрессия».
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Азъесмь - Этгар Керет», после закрытия браузера.
