— Вынь лапу из пиджака, только тихо, иначе продырявлю.
Он скривил рожу, но повиновался.
Только сейчас я заметил толпу глазеющих на происходящее бездельников, соблюдающих дистанцию. Место было не самым подходящим, чтобы размахивать огнестрельным оружием. Я сунул пушку в кобуру. Мой противник тоже заметил собравшихся и ухмыльнулся, блеснув золотым зубом.
Вдали послышался вой полицейской сирены. С каждой секундой он становился все громче.
— Хватай своих дружков и вали отсюда! Сейчас приедут легавые и зададут тебе неприятные вопросы.
Мои слова пришлись ему по душе.
— Благодарю за совет. Сам бы никогда не додумался. А ты не дурак. Смотри, чтобы тебя шальной пулей не задело.
Мне надоело болтать с этим оголтелым типом, да еще с таким длинным языком. Перед тем как смыться, я еще раз взглянул на его дружка, которого я отделал не хуже. Вместо носа у него была кровавая каша. Кровь текла по щекам. Я похлопал его по плечу. Когда он приоткрыл глаза, я процедил:
— Запомни, с зарубежными гостями надо обращаться вежливо. В следующий раз оторву уши.
Он хотел было что-то сказать, но смог только выплюнуть кровавую слюну.
Я покинул поле битвы и бесцельно побрел по улице.
Мимо меня с воем промчалась полицейская машина. Я представил себе, как они задают вопросы очаровашке Милли, которая, наивно подняв брови, отвечает:
— Но, господин комиссар, у нас здесь полная тишина, можете мне поверить.
Добравшись до первой попавшейся забегаловки, я заказал три кружки пива. Подбородок был изрядно искорежен, и стоящая за стойкой смачная красотка скорчила презрительную мину.
— Это грим, подруга. Я прямо из театра, там сейчас антракт.
Она засмеялась.
— Сочувствую, но выглядит очень натурально. И какой же это спектакль?
— «Ромео и Джульетта» Шекспира, современная версия в духе ориенталистского экзистенциализма, антитеза традиционным европейским моделям интерпретации великого драматурга.
Кивнув головой, она протянула: «Вот как!» и немного погодя спросила:
— А в чем там дело?
— Ромео встречается с Али-Бабой и меняет Джульетту на сорок разбойников.
— А что потом? — с интересом спросила она.
— Джульетта влюбляется во всех сорок разбойников, а те хотят делать деток с Ромео. Али-Баба мокнет под дождем. В конце концов все мирятся и совершают заплыв по Нилу навстречу светлому будущему с песней: «Футбол — это наша жизнь».
Девица уставилась на меня вытаращенными глазами, затем отвернулась и налила мне пива. Когда я положил деньги на тарелку, она спросила:
— А подбородок почему окровавленный?
— Это чтобы публика глубже задумалась над проблематикой пьесы.
Балансируя с кружками пива, я нашел свободный столик, сел и закурил сигарету.
В баре было полно народу. Американцы в шортах кучковались вокруг небольших пластмассовых столов зеленого цвета, не спуская с лиц дежурных улыбок. В углу стоял музыкальный автомат, из которого доносились слова из хита Мика Джаггера «Не всегда получаешь то, что ты хочешь». У меня всегда была аллергия на прописные истины рок-н-ролльных шлягеров.
Пиво начало мягко затуманивать мой мозг. Я подумал, не вернуться ли мне домой и лечь в постель. Поиски проститутки казались бесперспективными, ввязываться в потасовки с кем попало больше не хотелось.
В конце концов я решил попытаться выведать что-нибудь от уличных проституток. Тут что-нибудь больше плевка в физиономию я вряд схлопочу.
Но сначала я зашел в туалет. Кому-то здесь совсем недавно стало нехорошо. От лужицы блевотины в углу пар. Мой желудок немедленно отреагировал спазмом, я сделал глубокий вдох, чтобы меня не вырвало здесь же. Я быстро помочился, стер запекшуюся кровь с подбородка и покинул сортир, а заодно и пивную.
На часах было без десяти двенадцать. Я шел по безлюдному переулку, где еще попадались редкие, трусливо заглядывающие в глаза сутенеры, не решавшиеся пристать ко мне с обычными посулами недорогих наслаждений. Из дверей пиццерии торчала белая лакированная туфля. Я подошел ближе. Вентилятор гнал на улицу теплый аромат теста. Я остановился.
В белых лакированных туфлях оказались длинные ноги в белых чулках.
На обладательнице белых туфель был легкий наряд в турецком стиле, прикрывающий живот и груди, светлые волосы, заплетенные в косу, перехватывала турецкая лента.
Я не успел произнести и слова, как услышал от нее:
— Проходи мимо, с такими не трахаюсь, это мой принцип.
При этом она сделала жест рукой, напоминающий манипуляции уличного регулировщика.
— Зачем трахаться, я хочу только кое-что спросить.
Меньше всего ее интересовали какие-либо вопросы.
— Слушай, вали отсюда, чурка, да поживее. Нечего тебе здесь делать.
С Ахмедом Хамулом она вряд ли имела дело. Руки у нее были без следов уколов, и с наркотой она была явно не связана. Я поплелся дальше и по пути предпринял еще пару попыток в надежде что-нибудь узнать. В кровать еще успею. Что мне мешает еще раз спросить? Но дело обернулось иначе.
Когда я подошел к следующему подъезду, какая-то коротышка в ажурных чулках пропищала:
— Эй, красавчик, тебе не одиноко?
Черный атлас, обтягивающий ее бюст, казалось, вот-вот лопнет.
— Очень одиноко, — ответил я. — Вот ищу тут девушку, которая знала некоего Ахмеда Хамула. Никогда не слышала это имя?
Она скрестила руки на груди и бросила на меня взгляд, удивленный и презрительный одновременно.
— С каких пор в нашей полиции работают иностранцы?
— Я не из полиции, я частный детектив.
— Тогда топай отсюда, только мешаешь работать.
С минуту я размышлял, какое впечатление на нее могут произвести тридцать две марки, лежавшие в моем кармане.
Она грызла свои накрашенные зеленым лаком ногти и оценивающе смотрела на меня.
— Не знаю никакого Ахмеда.
— Его убили в пятницу. Здесь, неподалеку.
— Ах, этот!
— Да, тот самый, — подтвердил я.
— Сперва покажи бабки, иначе ничего не скажу.
— А если покажу?
— Там видно будет.
Поскольку я никак не отреагировал на ее предложение, она начала канючить:
— Слушай, парень, а ты, я вижу, скупердяй. Боишься рискнуть какими-то вонючими тридцатью марками? Я сто́ю больше даже с закрытым ртом.
Она была права. Кроме того — это не мои личные деньги. Я протянул ей три десятки, которые она привычным движением сунула себе в бюстгальтер.
