Старички не едят гамбургеров и картошки, не пьют кока-колы.
Старички не разговаривают между собой.
Старички сидят за столиками неподвижно, как большие птицы, и смотрят свозь стекло на авениду Луизы Тоди.
– Почему их здесь столько? – спрашиваю я Джулию.
Джулия оглядывается.
– Кого?
– Старичков, – говорю я.
Джулия смотрит на меня, в глазах у нее плещется недоумение.
Потом она с облегчением выдыхает.
– Я думала, ты серьезно, – говорит она.
На авениде Луизы Тоди начинает идти дождь.
Старички не отрываясь смотрят на него сквозь стекло.
Старички делают осень.
Сажусь к старичкам спиной.
Теперь я как будто Джулия – ем гамбургер и не вижу старичков.
– Простите, – говорят мне сзади, и я от неожиданности роняю недоеденный гамбургер в мороженое.
– Простите, барышня, – говорит мне маленький старичок в кепке, – вы не замените меня на несколько минут? Мне нужно отойти в туалет.
Я молчу.
– Вам не придется ничего делать, – уговаривает старичок. – Просто смотрите на улицу и думайте дождь.
– Я не хочу думать дождь, – молчу я. – Я не люблю дождь. Можно, я буду думать солнце?
– Сейчас не время думать солнце, – говорит старичок. – Осенью нужно думать дождь. Пожалуйста, попробуйте думать дождь.
– Хорошо, – молчу я. – Но это будет мой дождь.
– Ладно, – соглашается старичок. – Пусть это будет ваш дождь. Я отойду на пять минут. Больше нельзя: вы устанете.
Старички один за другим отрывают взгляды от окна.
Я одна смотрю на авениду Луизы Тоди.
Стиснув зубы, изо всех сил думаю мой дождь.
– Надо же, – удивляется Джулия, – осень, а грохочет, как в мае!
Старички качают головами. Один из них кивает мне.
– В вашем возрасте я тоже все время норовил думать грозу, – улыбается он.
– А я – радугу, – мечтательно говорит маленький старичок в кепке, появляясь у меня из-за спины.
– Спасибо, барышня, – вежливо добавляет он.
– Спасибо, спасибо, у вас отлично получилось, для первого раза просто прекрасно, – шелестят остальные старички.
– Вот видишь, – хочу я сказать Джулии, – а ты думала, я шучу.
Но Джулии рядом нет.
Забыв про меня, она выскочила на улицу и фотографирует радугу, сияющую над авенидой Луизы Тоди.
Baixa. Антониета
[27]
– Иии! – тоненько пищит Антониета, потягиваясь. – Ииииииииииии!!!
Надо же, как спина затекла. И ноги. Особенно правая. Антониета приседает, делает несколько энергичных наклонов, опять приседает. Потом прыгает – на правой ноге, на левой, обеими ногами. Тяжелые, слегка асимметричные груди колышутся не в такт, Антониета прижимает их ладонями и еще немножечко прыгает.
Мануэл наверху тоже прижал руки к груди, виляет бедрами, кривляется – передразнивает Антониету.
Антониета показывает ему язык. Потом подпрыгивает в последний раз и бежит к фонтану.
Погоди, машет ей сверху Мануэл, погоди, не беги, я с тобой, я сейчас спущусь, но Антониета уже влетела в фонтан и пляшет там, по колено в воде, между бьющими в небо разноцветными подсвеченными струями. Пляшет неумело, но старательно и вдохновенно, высоко вскидывая ноги и вздымая тучи брызг.
Мануэл смотрит на нее сверху и качает головой. Он уже передумал спускаться, ему интереснее наблюдать за Антониетой, чем принимать участие в ее забавах.
Теперь Антониета танцует танго, сама за партнера, сама за партнершу, то обнимет воздух, то отпустит, ненадолго, на полмгновения, чтобы поймать у самой воды, резко притянуть к себе, снова обнять и снова отпустить.
Мануэл только головой качает – надо же, как весна на девчонку действует.
Антониета кидает на Мануэла победный взгляд, разворачивается на пятках, поскальзывается на брошенной кем-то в фонтан монетке, взмахивает руками и с размаху садится в воду.
Мануэл пожимает плечами – доигралась. Я так и знал, и утешать тебя не буду, и не проси.
Антониета несколько мгновений сидит неподвижно, потом начинает смеяться. Она смеется, потому что действительно смешно, – тоже мне русалка, дух фонтана, полтуловища торчит из воды, а еще потому, что Мануэл смотрит и ему вовсе необязательно знать, что Антониета сильно ушиблась и ей очень больно в том месте, где заканчивается спина.
Хорошо, что у меня нет хвоста, думает Антониета, выбираясь из фонтана и стараясь не кривиться от боли, а то бы я его сломала, как пить дать сломала бы.
Антониета украдкой потирает ушибленное место – уже не так больно, но немного обидно, не буду больше танцевать в фонтане, ну его, – потом двумя руками приглаживает мокрые волосы, облепившие голову, заправляет короткие прядки за уши и идет по авениде, смешно шлепая босыми ступнями по круглым камушкам мостовой.
Не доходя до полицейского участка, притормаживает. Машет рукой Луизе – Луиза, пойдем гулять, смотри, какая ночь, – но Луиза только улыбается, белое лицо светится в темноте. Антониета ждет несколько секунд, может, Луиза передумает, но Луиза никогда не передумывает, Луиза – цельная натура.
Антониета идет дальше, за участок, за старый кинотеатр, у которого провалилась крыша, а в зрительном зале выросли бугенвиллеи, за церковь, у дверей которой что ни ночь кто-то оставляет свежие цветы.
У входа в банк Антониета останавливается. Там, в банке, кто-то с утра забыл маленькую бежевую собаку в красном шейном платке. Банк закрылся в четыре часа, собака проплакала весь вечер и теперь лежит у двери, как лохматый бежевый коврик. Антониета присаживается на корточки.
Собака, говорит Антониета, прижимая ладонь к стеклу, бедная маленькая собака, что ты делаешь в банке в это время?
Собака вскакивает и начинает через стекло нюхать Антониетину ладонь. Потом садится, упирается лбом туда, где, не будь стекла, было бы Антониетино колено, и закрывает глаза, а Антониета начинает водить ладонью там, где, не будь стекла, была бы бежевая собачья спина. Над головой Антониеты то и дело проносятся летучие мыши, тугие и стремительные, как снаряды, но Антониета не вскакивает и даже не ежится, чтобы не напугать задремавшую за стеклянной дверью собаку.
* * *
– Какая сволочь это делает?! – почти со слезами в голосе спрашивает замглавы городской администрации Руй Тейшейра да Силва. – Кому это надо?! Что за идиотское развлечение?!
