Когда я увидела его, он шел, волоча свои длинные ноги, мимо магазина кожгалантереи. Он пытался продать карту Афганистана какой-то американке, которая никак не хотела уступать ему несколько афгани. Увидев меня, он оставил эту несчастную жертву его угасшего коммерческого интереса.
— Ты не видел моего брата Фархада? — спросила я. Он нахмурился:
— Нет, я его не видел. А что случилось? Тебе нужна помощь?
— Нет, Мухаммед, ничего страшного. Если ты его увидишь, скажи ему, что я работаю на другом конце улицы, ладно?
Я быстро пошла вверх по улице. Спорим, он не придет? Чувствую себя такой уставшей и одинокой. Как я хочу проснуться однажды утром и понять, что это был просто страшный сон и что и у меня есть право на счастье! А вместо этого с каждым днем становится все тяжелее и тяжелее, будущее кажется все более и более мрачным, и я ничего не могу с этим поделать. Сегодня я чувствую себя беспомощной и почти смирившейся.
17
Разговор
Я сама на себя злюсь за то, что сомневалась в Фархаде. Как я могла поверить, что он меня тоже бросил? Фархад работает больше, чем может. У него просто не было времени прийти ко мне. Я уже больше ничего не ждала, когда вдруг встретила его по дороге из школы. На нем была чересчур, на мой взгляд, обтягивающая рубашка и ботинки с острыми носами, от которых его ноги казались огромными. Волосы у него были напомажены и зачесаны назад. Он сказал мне:
— Диана, кажется, ты хотела со мной поговорить? У него было мало времени. Он был тогда очень занят. Он хотел открыть школу для обучения афганских женщин грамоте. И пытался получить деньги от международных инвесторов, которые финансировали такого типа проекты при условии, что они были выгодны и имели определенные гарантии. Многие афганцы, под предлогом создания фиктивных негосударственных организаций, получали деньги и клали их себе в карман. А Фархад, сама честность, расплачивается теперь за чужую неразборчивость.
Мы вместе дошли до Шар-э-Нау, центральной автобусной остановки Кабула. Это заняло полчаса, но, мне кажется, нам обоим нужно было вот так пройти и подумать. Мы говорили мало. Мне не хотелось говорить все сразу, с Фархадом важно каждое слово. С ним нельзя говорить ни о чем. Я гордилась тем, что иду рядом с ним. Фархад не очень красив, но обаятелен. Я видела это по глазам прохожих девушек, которые тайком погладывали на него. Они слишком стыдливы, чтобы в открытую строить ему глазки. Но я прекрасно видела эти их взгляды. Можно сказать, что мой брат к этому располагает. Не только потому, что он очень серьезный, но и потому, что он тщательно следит за собой. Он никогда не выходит из дома плохо одетым, а вот меня это мало заботит. Вот сегодня, к примеру, на мне не очень подходящая к брюкам туника и плотный грязный хлопковый платок.
Мы пошли в ресторан «Пицца Милано», где продают гамбургеры, он находится рядом с большим парком. Официант посадил нас в маленьком зале для женщин и семей. Мужчины сидят в главном зале, они смотрят телевизор при свете бледных неоновых ламп. Меня развеселило это зрелище: мужчины в тюрбанах, одетые в традиционные афганские шальвран-камизы, и мужчины, одетые по-европейски, все вместе смотрят телевизор. Официант пришел принять заказ в наш маленький закуток. Кока-кола для Фархада и фанта для меня. Разговор начал он. Я для этого слишком робкая. К тому же в тот момент меня уже мучил вопрос: какая сила могла заставить меня позвать на помощь Фархада? У меня задрожали ноги под столом. Фархад наверняка заметил мое странное выражение лица, он сказал:
— Диана, ты хотела со мной поговорить. Так давай лее. Я специально для этого пришел. У меня мало времени.
Я все ходила вокруг да около.
— Послушай, Фархад, мне тяжело было решиться на этот разговор. Я долго сомневалась, стоит ли. Возможно, ты не знаешь, но дело в том, что мама опять побила Бассиру на прошлой неделе. Она вывернула ей руку, Бассира до сих пор носит повязку, ей очень больно. Она не пошла в школу, потому что не может писать. И теперь она не может помогать нам по дому.
Я ждала его реакции и немного волновалась. Но ведь Фархад всегда всех понимает!
— Я буду говорить с тобой как со взрослой. Мама больна, ты это знаешь, но ты не понимаешь, насколько это серьезно. Ее жестокость, которая изливается на вас, — это жестокость, копившаяся в ней годами. Конечно, это не извиняет мать, но это поможет тебе все понять. Потерпи недельку, я постараюсь чаще бывать дома с вами. Если Бассире очень больно, то пусть она больше не ездит с вами за покупками. Будем поддерживать друг друга, я попрошу братьев, чтобы приходили вам помогать.
Он сразу же встал, оплатил счет в 40 афгани, потом повернулся и добавил:
— А теперь беги на Чикен-стрит, пора работать. Жамшед младше меня на два года, но ему всегда уделяли больше внимания. Меня оскорбило, что мне на помощь может прийти мой младший брат. Мне хотелось, чтобы Фархад больше сочувствовал нам и нашим условиям жизни. Чтобы он сказал мне, что я правильно сделала, что позвала его на помощь. А вместо этого у меня осталось неприятное ощущение, как будто я поговорила с ветром. Как будто я заставила его терять время. Я в здравом уме? Может, я раздула из мухи слона специально, чтобы провести немного времени с Фархадом? В глубине души я так не считаю.
Я прошла через парк Шар-э-Нау, чтобы выиграть время. В парке какой-то мальчик учился кататься на велосипеде, это была одна из тех моделей, которые привозят из Китая. Другие ребята занимались на брусьях возле Синема-Парка, одного из восьми кинотеатров Кабула. Я остановилась посмотреть, как они делали штопор и сальто. Один из них мог подняться на руках и удерживать равновесие, вытянув прямые ноги параллельно брусьям. Старик предлагает за один афгани мелкой дробью пострелять из карабина по спичкам. Молодые чистильщики обуви с деревянными ящиками за плечами и черными от гуталина пальцами поджидают клиентов. Если не хотите, чтобы вам навязали эту услугу, никогда не садитесь на скамейку. Когда сядете, сказать «нет» будет уже невозможно. Мальчик быстренько снимет с вас обувь, хвастаясь тем, что он «лучший чистильщик во всем Кабуле». Обует вас в пластиковые сандалии весьма сомнительной чистоты: кажется, их надевала половина земного населения, и ноги у этой половины были гораздо грязнее, чем ваши! Пройдя через парк, я выхожу на Шараи-Ансари, рядом с Сити-Центром. Это огромная стеклянная башня, принадлежащая инвесторам — семье Сафи. Однажды я зашла туда из любопытства. Там везде зеркала, лифты и эскалаторы. Я очень горжусь этим центром. Мне бы хотелось, чтобы моя жизнь менялась так же быстро, как облик Кабула. А у меня такое впечатление, что моя жизнь — это сплошной застой.
18
Признание
Если у мамы действительно есть причины быть такой нервной, так это потому, что несколько лет назад она совершила преступление, которого никогда не сможет себе простить. Я говорю «преступление», потому что она его воспринимает именно так. Тогда как по афганским меркам в ее поступке нет ничего предосудительного. Наоборот, такое довольно часто случается. По совету бабушки мама продала Фарзану одному талибу, который уже давненько поглядывал на мою сестру. У нас тогда совсем не было денег, есть было нечего. Поэтому когда Рашид пришел к нам сватать Фарзану, у мамы не было другого выбора, и она сказала «да». Фарзане было тринадцать. Как мне сейчас. Я часто об этом думаю.
