Он повторил эту шутку четыре раза, и наконец она приелась ему. Тогда довольный унтер-офицер отправился спать, оставив нас в покое.
Furor germanicus[6]называли древние римляне то особое безумие в бою, которое увидели, когда вели войну с жившими к северу от Альп племенами. Может, римлянам и другим хлебнувшим лиха врагам германцев послужит небольшим утешением то, что немцы так же безумны в обращении друг с другом, как и с соседями.
Furor germanicus — это немецкая или прусская болезнь.
Гернер был жалким унтером, больным подонком, которому пришлось удовольствоваться свиданием с прахом.
Мир ему.
ОСОБЫЙ ТИП ВОИНА
После этого комендант лагеря передал роту капеллану.
— Третья рота — для молитвы — НА КОЛЕНИ! — загремел капеллан.
Наша подготовка завершилась учением, длившимся семь дней и семь бессонных ночей. Проводилось оно на громадном учебном поле под названием Зеннелагер. Там построили целые деревни, мосты, железнодорожные пути, не было только жителей, и туда мы прорывались через густое мелколесье, болота и речки, по шатким мостам, просто переброшенным через глубокие рвы.
Возможно, это представляется романтичным, словно игра в индейцев в большом масштабе; но по ходу этой игры мы потеряли человека. Он упал с одного из неустойчивых мостов и сломал шею.
Одна из игр представляла собой рытье ям такой глубины, чтобы, скорчившись в них, мы находились чуть ниже поверхности; затем подъехали тяжелые танки и проходили над этими ямами, в которых мы прятались, дрожа от страха.
За этим «острым ощущением» сразу же последовало другое. Нам требовалось распластываться на земле и лежать, пока танки проезжали над нами. Мы ощущали, как днища танков легко касаются наших спин, тем временем массивные гусеницы лязгали справа и слева.
Нас приучали не бояться танков.
Но мы все-таки боялись, и это нормальное явление. Немецкий солдат воспитан на страхе, приучен реагировать механически только из боязни, а не смело сражаться, воодушевленный великим идеалом, во имя которого можно пожертвовать собой, если возникнет такая необходимость. Пожалуй, это можно назвать духовной неполноценностью, характерной чертой прусского склада ума, хронической болезнью всех немцев.
На другой день после этого учения мы принесли клятву верности. Для этого роту выстроили по трем сторонам площади, в середину ее въехал танк, и со всех сторон установили пулеметы. Как только эта изящная сцена была устроена, появился комендант лагеря в сопровождении адъютанта и капеллана, одетого во все свои облачения для придания большей торжественности событию.
Комендант произнес речь:
— Солдаты прусской армии! Ваше обучение завершилось. Вскоре вас направят в различные действующие части: гренадерские, противотанковые, стрелковые, разведывательные или даже ландштурма. Но куда бы вас ни направили, вы обязаны выполнять свой долг. Вы — отверженные, но если проявите смелость и мужество, возможно, настанет день, когда великий фюрер вернет вам свою благосклонность. Теперь вы должны принести древнюю клятву верности, клятву, которую вы уже однажды нарушили; но я уверен, что отныне и до конца ваших жизней она будет укреплять вас в преданности своей стране. Надеюсь, никто из вас никогда не забудет о своей клятве и своем долге перед нашей древней землей и нашим великим народом, о долге перед фюрером и нашим Богом.
Вскоре после нее мы все опустились на колени, сняли каски и сложили руки на дулах винтовок. Должно быть, выглядело это очень трогательно и могло послужить превосходным материалом для кинохроники. Капеллан произнес краткую молитву великому, всемогущему и, разумеется, немецкому Богу, который ниспошлет нацистам победу. Слова «нацисты» этот идиот не употреблял, но что еще он мог иметь в виду, когда говорил:
— Всемогущий Боже, Господь наш, яви нам Свое величие и милость, ниспошли немецкому оружию победу над нашими врагами-варварами.
Их враги-варвары, заметьте, были народами, которые подарили миру таких мужчин, как Ибсен и Нансен, Ганс Христиан Андерсен, Рембрандт и Спиноза, Вольтер и Рене Клер, Чайковский и Горький, Шекспир и Диккенс, Авраам Линкольн и Теодор Драйзер, Шопен и Коперник; таких женщин, как Флоренс Найтингейл и Эммелина Панкхерст, Мари и Ирен Кюри, Екатерина Вторая, Жанна д'Арк, Исак Динисен[7], сестры Бронте, Анна Павлова.
Затем он благословил оружие, которым нам предстояло уничтожать варваров, но, думаю, его благословение не помогло. Крестное знамение, который маленький, жалкий священник осенял громадный танк, вряд ли могло быть очень действенной магией, даже если верить в магию, на что я не способен. В крайнем случае такое существо можно представить заколдовывающим стрелковое оружие. И, как бы там ни было, они проиграли войну.
Потом мы принесли клятву. Капеллан произносил наизусть несколько слов, рота хором повторяла их, тем временем один из нас стоял перед ротой и касался тремя пальцами острия обнаженной шпаги коменданта. Это было частью сцены.
Над тихой площадью раздавался гул голосов:
— Я клянусь Богом — нашим Отцом Небесным — священной клятвой — что во всех боях — буду сражаться верно, с сознанием долга — и отдам жизнь — если потребуется — за фюрера, народ и отечество — приносящий эту клятву — должен знать — что она запечатлена в его сердце — и если он нарушит эту священную клятву — пусть Всемогущий Господь смилуется над его душой — ибо тогда он утратит — право жить — и будет мучиться — целую вечность — в адском пламени — аминь.
После этого мы пропели Deutschland, Deuschland uber alles![8]
Так мы прошли нашу конфирмацию, но подарков по этому случаю не получили.
На другой день нас разбили на группы от пяти до пятнадцати человек и снабдили новым походным снаряжением. Мне и еще нескольким людям выдали черный мундир и берет танковых войск, а на следующее утро мы отправились под командованием фельдфебеля в билефельдтские казармы. Там нас тут же сунули в готовящуюся к отправке на фронт роту и погрузили в воинский эшелон.
НАША ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА
— Неужели эта рота должна все время обременяться преступниками, черт бы вас побрал? Отвратительно! Смотри, если допустишь хоть малейшее нарушение дисциплины, потребую, чтобы тебя отправили обратно в тюрьму, где тебе давно бы следовало умереть, и будь я проклят, если не сделаю этого. Тюрьма — самое место для типов вроде тебя.
Таким приветствием встретил меня командир пятой роты, располневший гауптман Майер, мучитель новичков. Но к подобному обращению я привык.
