— Ничего страшного, ваша честь, вопросов у меня больше нет, — сказал Гильом и опустился на свое место — постепенно, словно приземляющийся воздушный шар. Когда он наконец уселся, кресло издало протестующий жалобный скрип.
— Остался только один свидетель, — сказал секретарь, — потерпевшая.
Тибо узнал ее. Он видел ее здесь каждую неделю. Если в суде было «все как обычно — пьяницы и избитые жены», то это как раз и была обычно избиваемая жена. Знакомая фигура — съежившаяся, блеклая, испуганная, зажатая до боли в костяшках. Одно и то же каждую неделю. Побои. Слезы. Крики. Одна и та же женщина. Снова и снова.
Добрый мэр Крович сдержал свой гнев и обратился к потерпевшей ровным и спокойным голосом:
— Должен предупредить вас, госпожа Стоки, что вы не обязаны свидетельствовать против своего мужа.
Стоки взметнул голову, пристально посмотрел на жену и яростно вытер нос. Знак был понят.
— Нет, — сказала жена Стоки, — я хочу дать показания.
И она подняла руку, дала клятву и начала рассказ.
Ее взгляд метался между Тибо и человеком на скамье подсудимых.
Нет, ее муж не был пьян. Нет, он провел вечер дома. Да, они поссорились, но виновата в этом была она сама. Ничего особенного, просто она совсем его запилила. Нет, он совершенно точно ее не бил.
Да, стул сломался, но это потому, что она неудачно на него упала. Она такая неуклюжая — вечно что-нибудь ломает. А Стоки — хороший человек и хороший муж.
Перед глазами Тибо стоял маленький мальчик с заплаканными глазами. Он поднимает кулачки, но огромная рука отца сметает его с дороги. Это было так давно… Надо попытаться вспомнить. Так давно… Он давно уже не маленький мальчик.
— Господин адвокат, есть ли у вас вопросы?
— Нет, никаких вопросов, ваша честь. Мне остается лишь предложить вам вынести решение по этому делу и оправдать моего подзащитного.
Прежде чем заговорить, Тибо положил ручку на записную книжку и потер переносицу.
— Господин Стоки, попрошу вас встать.
Коротышка с уверенным видом встал со скамьи.
— Господин Стоки, мой долг — взвесить все изложенные здесь показания, определить, кто говорит правду и всю ли правду — и на основании этого вынести приговор. Всей правды не говорит никто — какие бы обещания ни давал. Но я должен отделять зерна от плевел. Внимательно выслушав показания вашей жены, я пришел к выводу, что она одна из самых отъявленных лгуний, которых мне только случалось встречать на своем веку, и я нисколько не сомневаюсь, что вы виновны. Приговор суда: тридцать суток под стражей.
Не успел молоточек Тибо ударить по столу, как Емко Гильом уже ухватился за свой стол, пытаясь встать на ноги.
— Ваша честь, — просвистел он, — это самый вопиющий случай судебной ошибки, с каким я только сталкивался за годы своей практики! Мне ли напоминать вашей чести, что судья обязан выносить приговор на основании улик и показаний — и только улик и показаний, а что ему там показалось, не имеет ни малейшего значения!
Лицо Тибо приняло скучающее выражение.
— Это так. Но хозяин в этом суде я, и если вы хотите оспорить мое решение, всегда можно обратиться к вышестоящему судье. — Он повернулся к секретарю: — Кто сейчас рассматривает апелляции?
— Судья Густав, — ответил секретарь.
— Судья Густав, — повторил Тибо. — А разве он сейчас не в Умляуте?
— Да, ваша честь, — сказал клерк.
— По тому громкому делу об убийстве, не правда ли?
— Да, ваша честь.
— Но примерно через неделю он должен освободиться?
— Да, ваша честь.
— Стало быть, господин Гильом, дела обстоят следующим образом: судья Густав вернется в Дот примерно через неделю. Уверен, что мое решение он не одобрит и выпустит вашего клиента из-под стражи. Но до тех пор ему придется посидеть за решеткой. Констебль, уведите осужденного.
Гигантское чрево Гильома гневно заколыхалось, а лицо посинело от ярости.
— Вас за такие дела отстранят от должности судьи — пожизненно!
— Господин Гильом, я почти не сомневаюсь, что вы правы, — и, если так, у меня будет гораздо больше свободного времени, не правда ли? Но это случится не раньше, чем через неделю, а до тех пор этот гражданин, — Тибо гневно ткнул ручкой в сторону скамьи подсудимых, — будет надежно заперт в тюрьме! — В ушах у мэра стучала кровь, он еле сдерживался, чтобы не перейти на крик. Не сводя глаз с жирной физиономии Гильома, он проговорил: — Госпожа Стоки, вы слышали все, что было здесь сказано. Ваш муж на семь дней отправляется под арест. И если вы все еще будете дома, когда он вернется, — видит Бог, значит, вы заслужили все, что вас ждет. В заседании суда объявляется перерыв.
Стук молоточка заглушил первый удар колокола, но за пределами зала суда, на берегах Амперсанда, вдоль канала, в порту, в муниципальных учреждениях, стоящих по стойке «смирно» вокруг Ратушной площади, все одиннадцать ударов возвестили жителям Дота, что пришла пора выпить кофе.
Дамы, пришедшие за покупками на Замковую улицу, вдруг подняли глаза и подумали: а не заглянуть ли в «Золотого ангела», не отважиться ли съесть маленькое пирожное? В универмаге Брауна опустел галантерейный отдел, вслед за ним парфюмерный, ни души не осталось в отделе головных уборов — зато в кафе на верхнем этаже, окна которого были вровень с каменным изваянием Вальпурнии, установленном над огромными воротами кредитной компании «Амперсанд», на столиках вырос целый лес из серебряных подставочек для пирожных, бесконечно отраженный зеркальными стенами, которые сделали бы честь и Версалю.
Агата поставила кофейник на плиту, подождала немного, наполнила две чашки и спустилась с ними по черной лестнице в закуток Петера Ставо. Он заметил, что ей грустно, но ничего не сказал. Она тоже ничего не сказала. Петер съел два имбирных печенья и предложил Агате угощаться. Она вежливо отказалась, тогда он съел и те два, которые могла бы съесть она. Они допили кофе, и Агата ушла. «Бедная девочка», — пробормотал Петер и взялся за кроссворд.
Тибо тем временем умывался в комнате мирового судьи, тихо говоря сам себе: «Это было давно. Очень давно». Кофе, который принес ему секретарь, потихоньку стыл на столе.
Часом позже, когда колокол пробил снова, Агата приступила к разбору дневной почты. Работая, она время от времени поглядывала на то место на лотке для входящих бумаг, где всего лишь вчера стояла маленькая красная коробочка из универмага Брауна. Затем она прекратила думать об этом и погрузилась в работу.
Потом наступил час дня. По городу прокатился единственный басовитый удар колокола, и над епископским дворцом испуганно взвился в воздух вихрь голубиной стаи. Обеденный перерыв. Тибо поднялся с судейского кресла. Ворота суда захлопнулись и тут же были заперты изнутри.
— У вас есть какие-нибудь планы на обед, господин мэр? — спросил Емко Гильом.
