Пришло их в Кобу четверо, все чужеземцы. Виверра ничего про первых двух не ведала, знала лишь, что Этоми была вместе с братом. Брат ее хворал очень, в Кобе ему совсем худо сделалось, а двое спутников слишком торопились продолжить путь, не могли они ждать. Этоми осталась с братом в Кобе, дожидаться их. Она так и не узнала, что с ними сталось, куда сгинули, но вернуться обратно в Кобу им было не суждено.
Девушка была по-своему красива, совсем не похожа на здешних женщин, и Орт, у которого она остановилась вместе с братом, чтобы тот не умирал на шумном постоялом дворе, начал явно приударять за ней. После того как Этоми похоронила брата, она хотела продолжить путь в Эгрос сама, вслед за двумя своими спутниками, и почему она тогда из Кобы не ушла, Виверре ведомо не было. А вскоре стала она женою Орта.
В этом месте рассказа Виверра запнулась и долго сидела молча, а Леки, не дыша, следил за каждым ее вздохом и боялся, что ничего она больше не скажет. Но старушка снова повела свой неторопливый рассказ. Знахарку, Виверру, стало быть, Этоми нашла, когда далеко в лес зашла, и с той поры стала частенько захаживать, пока Орт не запретил. Уже тогда сидел в ней злой недуг, и вышло-то как… Хоть и была мать Леки искусной целительницей, да такой, что самой Виверре с ней не приходилось равняться, не смогла она одолеть эту хворь.
«Может, не хотела?..» – робко прошептал Леки из-под толстого одеяла. «Может, все может, – уронила старушка, – только думаю я, все-таки не смогла. Неужто ради дитятки своего она б не перетерпела? На ноги б не встала?» Вот тогда-то она и сказала старой знахарке, что пройдет время, много лет, и ее сын Леки найдет в лесу Виверру. И никто, кроме Виверры, не сможет поведать Леки о матери, «потому что не останется никого вокруг, кто бы помнил».
На вопрос, почему же мать все-таки не ушла из Кобы вслед за чужеземцами, Виверра сердито проворчала, что не могла, значит, или не хотела… Чего теперь гадать-то, не узнаешь уже правды никогда. И заклинала Леки не рассказывать об этом никому, а Орту особо. Лишняя просьба, тот и так не любил вспоминать об Этоми. «А то, что так скоро она в могилу сошла, так это он, змей, виноват», – были последние слова Виверры в тот вечер, и больше уже никогда Леки не мог заставить ее говорить, как ни старался.
Прошли годы, нет уже старой Виверры, и никто не знает, куда она сгинула. Пришел Леки как-то раз: двери настежь, Виверры нет, книги ее колдовской нет, пусто внутри. Он прождал до темноты, но она не появилась. Он пришел и завтра, и на следующий день, и еще через день, он бродил по лесу и звал ее – никто не ответил. Ее избушка осталась безмолвной и одинокой. Леки присматривал за ней, но со временем она покосилась, отсырела, знать, ушел из нее Виверрин дух. И Леки перестал приходить. Порой он слышал, как в Кобе шептались, да и вслух не стеснялись сказать, что, дескать, сгинула колдунья, туда ей и дорога. Леки только зубами скрипел. Теперь и урожаи обильнее станут, и падеж скота меньше, поговаривали в округе, только это самое лето как раз и запомнилось небывалой засухой да свирепым скотным мором. И за делами насущными почти все забыли о старой колдунье.
Сейчас Леки, потревоженный непрошеным сном, снова вспомнил Виверру. Вспомнил и о том, что после ее исчезновения Белая Птица больше ему не являлась. С тех пор много воды утекло, сердце его ожесточилось, он стал почти спокойным, но угрюмым и чувствовал, что каждый прожитый день проходит для него зря. Лишь поход на шекимов всколыхнул его, но минуло уже больше полугода с тех пор, и воспоминания начали рубцеваться, как старые раны. Он чувствовал, что мог бы начать жить, если бы не эта проклятая Птица!
Когда Орт-младший проснулся, Леки, как всегда, был угрюмо спокоен, однако целый день сон не шел у него из головы, и он усилием воли заставлял себя вернуться к повседневным заботам. «Сейчас бы в лес», – вздыхал он про себя. Вот тогда бы было время успокоиться. Там, один, он нашел бы способ избыть свою печаль. Но, как назло, улизнуть не представлялось никакой возможности, дел слишком много навалилось.
Весна в этом году выдалась ранняя, почки уже давно набухли, но из-за непредвиденных заморозков так и не успели лопнуть. Утренники стояли еще очень холодные, и то и дело возвращалась непогода, но уже было видно, что пахота не за горами, и все в Кобе готовились дни и ночи напролет. Дел прибавилось. А тут еще подоспела коронация в Эгросе, и к праздникам Орт торопился отправить в Тигрит посуды на продажу, да побольше. Дару с подмастерьем не поспевали к сроку, приходилось и Леки помогать. Ювит – та вообще с ног сбилась. В последний дневной цикл по Айсинской дороге в Эгрос столько людей прошло и проехало – страсть. Хоть через Кобу всегда много народу туда и обратно носилось, но такого людского наплыва Леки не припоминал. Даже старожилы такое раз, может, два видали, не более.
Многие путники как раз в Кобе на ночлег и останавливались, а ведь постоялый двор-то всего один, хоть и большой, просторный. Вот и придумал Орт, еще когда Леки подростком ходил, старый сарай во флигель перестроить и пускать туда путников на ночлег. А Ювит в четырех крошечных комнатушках убиралась и стряпала для приезжих. Разумеется, за отдельную плату. Флигелек часто пустовал, но сейчас, когда народ в Эгрос валом валил, и все какой-то странный, чужеземный, отбою не было от путников, что согласны были за одну-две мелких серебряных монетки переночевать у Орта. Каждый день его ждал хороший улов. Но сегодня удача, видать, была не на его стороне. Уже совсем стемнело, пасмурный весенний день сменился к вечеру холодным дождем, и ветер, как испуганный олду, завывал" за окном, но в двери к ним так никто и не постучался.
– Проклятье, – проворчал Орт, заканчивая обильный ужин. – Непогода… – Он коротко ругнулся. – Все, завидя свет в первом же окне, норовят сразу туда на ночлег пристроиться. И за ценой, надо думать, не стоят! Видать, до нас уж никто и не дотащится.
– Верно, прав ты, отец, – кивнул Орт-младший. – Давай, что ли, тогда на боковую, а то ж тебе с Кессом завтра рано поутру в Тигрит снаряжаться. И мы тоже… наработались.
– Ладно… – только и успел проворчать отец, как раздался настойчивый стук в дверь.
Орт неспешно поднялся, махнул рукой сыновьям, и те встали у него за спиной, все, кроме Кийта. Только тогда хозяин проговорил громко и внушительно в закрытую дверь:
– Кто это в такое время пожаловал?
– Нам нужна ферма Орта, – глухо, но отчетливо прозвучало за дверью.
– Я Орт!. Чего надо?
Тот же голос ответил снова:
– Мы путники. Просим у вас ночлега. На постоялом дворе уже атаю не пробежать. Много народу. Хозяин по имени Пон Крик сказал, что вы пускаете путников переночевать за плату.
– Сколько вас? – прокричал Орт через тяжелую локовую дверь.
– Четверо, – коротко ответили из-за двери.
– Ну, для четверых-то мы место найдем, – довольно пробубнил Орт, потянув засов.
Однако сыновьям подал знак не расходиться, мало ли как может дело-то обернуться. Ведь и разбойные лиходеи могут запросто имя Пона Крика выведать.
