«Я готова, Джонни, – сказала она тихим, как взмах пера, голосом. – И хочу, чтобы ты тоже был готов».
«Я не могу», – ответил он. А должен был: «Я всегда буду тебя любить». Нужно было взять ее за руку и сказать, что все у них будет в порядке.
– Прости, Кейт, – произнес Джонни. Слишком поздно. Ему отчаянно хотелось увидеть знак, что она его слышит. Ветер, треплющий волосы, или упавший на колени цветок. Что-нибудь. Но ничего не происходило. Слышался только неумолчный шелест волн, катящихся по песку.
Остров помог мальчикам, думал Джонни. От рассвета до заката они не знали ни минуты покоя: бегали наперегонки по двору, учились кататься на пенных гребнях волн, закапывали друг друга в песок. Лукас часто говорил о Кейт, почти каждый день упоминая о ней в их разговорах. У него выходило так, будто мама пошла в магазин и скоро вернется. Поначалу его слова расстраивали их всех, но со временем – это было похоже на неутомимый накат волн – Лукас вернул Кейт в их круг, сделал так, что она незримо присутствовала с ними, невольно показал им, как нужно помнить ее. Фраза «Маме бы это понравилось» превратилась в привычный рефрен, помогая пережить потерю.
Хотя, конечно, не совсем. Проведя на Кауаи неделю, Джонни по-прежнему не знал, как помочь Маре. Казалось, от дочери осталась лишь внешняя оболочка – красивая, изящная, ухоженная, но с пустыми глазами и автоматическими движениями. Пока Джонни с мальчиками плескались в волнах прибоя, она сидела на берегу, слушая музыку и набирая текст на телефоне, словно эта связь была ее единственным спасением. Мара делала все, о чем ее просили, и не только, но превратилась в тень самой себя. Она была здесь и не здесь. При упоминании о Кейт Мара неизменно произносила: «Она умерла» – и уходила. Она всегда уходила. Эти каникулы ей были не нужны, и она не упускала случая напомнить об этом. И ни разу не вошла в воду, даже ног не намочила.
Вот и сейчас Джонни стоял по пояс в голубой воде, помогая мальчикам поймать волну на своих маленьких пенопластовых досках, а Мара сидела в шезлонге, отвернувшись от них.
К ней подошла группа молодых людей.
– Не задерживайтесь, парни, – пробормотал Джонни себе под нос.
– Что, папа? – крикнул Уильям. – Толкай меня!
Джонни толкнул Уильяма навстречу набегающей волне.
– Работай ногами! – крикнул он, не глядя на сына.
На берегу молодые люди сгрудились вокруг его дочери, как пчелы вокруг цветка.
Парни были старше Мары, вероятно, студенты. Джонни уже собрался выйти из воды, пересечь полоску горячего песка и схватить одного из них за длинные волосы, как они отошли от девушки и двинулись дальше по пляжу.
– Только попробуйте вернуться, – прошептал он, шагая по двухфутовой пене прибоя к пляжу. – Что хотели эти парни с задворок? – самым непринужденным тоном спросил он дочь.
Мара не ответила.
– Они старше тебя, Мара.
Наконец дочь посмотрела на него. Солнцезащитные очки скрывали ее глаза.
– Я не занималась с ними сексом, папа. Мы просто разговаривали.
– О чем?
– Ни о чем.
С этими словами она встала и пошла к дому. Раздвижная дверь с громким стуком захлопнулась за ней. Всю неделю их разговоры ограничивались максимум тремя предложениями. Ее злость была словно тефлоновая оболочка. Иногда Джонни видел сквозь нее проблески боли, растерянности и горя, но это длилось лишь мгновение. Она пряталась за оболочкой из гнева, маленькая девочка внутри колючего подростка, и Джонни не знал, как к ней пробиться. Эта работа всегда ложилась на плечи Кейт.
В ту ночь Джонни лежал в постели без сна, закинув руки за голову и уставившись в потолок невидящим взглядом. Над ним лениво вращались лопасти вентилятора, и один раз за оборот их равномерный шелест прерывался щелчком. Решетчатые жалюзи на двери тихо позвякивали от ветра.
Его нисколько не удивило, что в эту последнюю ночь их отдыха – если их путешествие можно так назвать – он не может уснуть. Так и должно быть. Он посмотрел на часы: четверть третьего.
Откинув одеяло, Джонни встал, открыл дверь и вышел на веранду. В небе висела полная луна, неправдоподобно большая и яркая. Черные силуэты пальм раскачивались в пропитанном пряными ароматами воздухе. Пляж был похож на подкову из потускневшего серебра.
Джонни долго стоял, вдыхая сладковатый воздух и прислушиваясь к плеску волн. Немного успокоившись, он подумал, что, наверное, сможет заснуть.
Он обошел дом. За прошедшую неделю у него вошло в привычку вставать к детям по ночам. Джонни осторожно приоткрыл дверь в комнату мальчиков. Они спали на кроватях, приставленных вплотную друг к другу. Лукас сжимал в руках любимую игрушку – плюшевую касатку. У его брата не было необходимости в этих детских утешениях.
Джонни осторожно прикрыл дверь и направился к спальне Мары, стараясь двигаться как можно тише.
Открывшаяся перед ним картина стала для него полной неожиданностью, и он растерянно замер.
Кровать дочери была пуста.
– Какого черта?..
Джонни включил свет и огляделся.
Мара исчезла. Вместе с золотистыми шлепанцами. И сумочкой. Их точно не было в комнате, и это значит, что дочь не похитили. И еще распахнутое окно – оно было заперто, когда Мара ложилась спать, и открыть его можно только изнутри.
Она сбежала.
– Сукин сын, – выругал себя Джонни, прошел на кухню и стал рыться в ящиках буфета в поисках фонаря. Потом отправился на поиски дочери.
Пляж был почти пуст. Время от времени ему попадались парочки, которые шли, взявшись за руки, вдоль серебристой пены прибоя или сплелись в объятиях на пляжных полотенцах. Он не колеблясь направлял яркий луч фонаря на каждого, кто попадался ему на пути.
У старого бетонного пирса, выдававшегося далеко в море, он остановился и прислушался. Смех и запах дыма. Невдалеке горел костер.
Запах марихуаны.
Джонни по траве двинулся к деревьям. Это место местные жители называли Черным пляжем.
На полоске суши, отделявшей залив Ханалеи от реки с тем же названием, горел костер. Даже отсюда Джонни слышал хриплые звуки музыки – Ашер [6], в этом не могло быть сомнений, – из дешевых пластиковых динамиков. В темноте виднелись зажженные фары нескольких машин.
Он заметил подростков, танцевавших вокруг костра; другая группа собралась у пенопластовых холодильников.
Мара танцевала с длинноволосым приземистым парнем; рубашки на нем не было. Покачивая бедрами в такт музыке, она допивала пиво. На ней была джинсовая юбка, такая короткая, что могла сойти за салфетку, и маленький топик, открывавший плоский живот.
На Джонни никто не обращал внимания. Когда он схватил Мару за запястье, она сначала засмеялась, но потом ойкнула, узнав отца.
