Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
– Ну, здравствуй, что так рано? Я же просил время оттянуть, светишься здесь как монитор.
– Я жжш… о разговорах нашенских.
Язык Ключа проскользнет по его же губам, он поманит Бороду к себе, указав маленьким кривым пальчиком его место. Гость пригнется всем телом, выдавая все свои индексы чувств, и через мгновенье Ключ прикажет ему: «Шепчи!». Борода страстно зашепчет, отчего Ключ как дернется, как разойдется:
– Как не спросил?!
– Друг мой, друг мой не спросил, я ему все передал, даже вша не повела! – почти извиняясь, уговаривал Борода.
– Да, какая такая вша? – застонал, опешивший Ключ, – ты как вопросы ставил?!
– Как велели, к велено так и вставил… – в испуге оправдывался гость.
– Я тебя не про это спрашиваю! Я тебя о бумагах спрашиваю. Наглядно было или нет? Возможно, что он что-то почувствовал?
– Верьте мне! Я все сделал, как и сговаривали, но он так равнодушно отдал мне листовки, словно это его вовсе не трогает, позвольте, но он даже не спросил: что, куда, а главное зачем? Все молча, все молча! Я вам вот что скажу, знал он, что листовки с цифрами бутафория, знал подлец, что чушь все это!
– И что ж, даже ничего и не произнес, на возможность уйти? – от равнодушия Сахарного к происходящему Ключ тут же заболел, и сделалось ему пусто и бессмысленно.
– Пощадите! Все так, даже и слова не проронил о планах на будущее. Все в себе, все в себе! Кто его знает, что в его голове. Хотя странным образом о Покровском бульваре философствовал, но это все, знаете ли, даже и не смешно. Я ему про новости, а он мне: «Борода, очнитесь вы, наконец! Куда путь держите?» Говорит, в издательстве, что на Покровском бульваре вот уж как десять лет висит повешенный чебурашка. – Ключ сморщил лоб, теряя прочность крепких щек, пытался проникнуть в характер загадки, Борода тут же решился детально прояснить начатое. – Имеется в виду в окне между стеклами и снежинки из бумаг… У людей, говорит, уже давно новый год как каждый день, каждый день как новый год, – старательно успокаивал напряженный Борода, желая угодить своим живым письмом.
– «У»?
– Ничего, как будто и не было его вовсе.
– Деньги?
– Ничего, как будто и не предлагали.
– Мысли?
– Ничего, его все устраивает. Молчит и все.
– Что он тебе еще передал?
– Часть повести Писанины. Я справлялся об этом, еще давно, обещал в одно издательство снести, я уж с ними прежде сговаривал.
– Не надо. Лишнее все это. Перекроем телефоны. Скажешь, что проблемы возникли, им не очень понравилось, двумя словами: люди сомневаются, – деловито установил Ключ.
– Сомневаются! – послушно воскликнул Борода.
– Что ж, ладно… Небольшой процент для твоих творческих работников, – расчетливо отсчитал Ключ, не скупясь на купюры. – И не сметь при мне пересчитывать, раздражает…
– Друг мой, друг мой, я же еще не все сказал! Кажется, он меня припугнул или я его понял неважно, – как бы выдавая уготовленное, лукавил Борода. – Хватанул меня и говорит, что похож…
– Что? – настороженно выразился Ключ.
– Сам не знаю, может, крыша съехала! Схватил меня со всей силы, да и вымолвил «У».
От сказанного Ключ неудобно для себя задумался, обрушив угрожающий взгляд в окно, где вечера было уж полно, и, поджав подбородок, несколько раз произнес что-то из того, что обычно на стенах пишут. На редкость затянувшаяся тяжелая пауза заставила Бороду мгновенно исчезнуть. Прочувствовав факт того, что сегодня он хорошо сделал свое дело, он тут же поспешил оставить Ключа в одиночестве, некрасиво напоровшись на спокойного «Вешайтесь Все». От искусственной спешки Борода не знал, куда приложить полученный им пухлый конверт, оттого несколько раз извинился, неудобно задел стулья и прочую расставленную на пути мебель, все действенней удаляясь из ключевого пространства.
– Возможно, что ты что-то и упустил. На днях я перепроверял его круг общения, пришлось прослушать несколько далеких от нас людей, – уверенно произнес «Вешайтесь Все», развернув коротенькую дорожку для гольфа.
– В…
– Мямлишь? Не надо. Каждому времени свойственно гнить. Слишком много настроений скапливается в одном человеке.
– Это не было предубеждением. Что значит «У»? Какого черта он это произнес! – объятый страхом задавался Ключ.
– Он говорит, а мы делаем. Никто ни от кого еще пока не избавился, звенья усталости не знают, когда же вопрос нити остается открытым перед временем. Я просчитаю ситуацию, и мы найдем новое, более универсальное решение.
– Хотелось бы мне заставить его делать то, что делал «У».
– Лишняя формула, Ключ. Просить его о подобном невыгодная задача. Пускай рядом будет, нам и с этого зачтется. Была бы возможность узнать все то, что он сам о себе в тайне ведает. Шуга подобен зреющему яблоку, что знает о себе хоть что-то, в то время когда вселенная прячет от нас правду. От нас…
Мячик подскочил к лунке и замер, оставаясь держаться на краю в ту минуту, когда песочные часы закончили свой неутомительный цикл.
Писанина
«За моей каменной стеной живет ад», – думал он, сидя на сломанном стуле посреди своей мрачной квартиры. Устало прислушиваясь к веселым каникулам своих недрузей, он бренно размышлял о часе своего земного рождения и нелюбимых ему полосатых пижамах. Последний раз он отвечал соседям бешеной шваброй, но все безрезультатно. Решил сменить орудие прекращения, оттого перевернул свой стул и, упираясь в стену до повышения собственного давления, изощренно дергался, чтобы с треском упасть. Сиденье вылетело из основания стула, ножка же, окончательно раскачавшись, свернулась в воздухе, отлетев стремительно вверх, затем упала на него же следом со стулом, что привело к выбиванию нескольких передних зубов, отечности рук и образованию гематомы уже позже. И все это ускоренное действие, приличным слоем, накрыла осыпавшиеся штукатурка с потолка, и здесь он окончательно слетел, понимая, что ему никто не поможет. «Сволочи, прочь от моего соседства!», – расстроилась несчастная Писанина, впадая в неблагодарную крайность.
Повергая в шок возможность порядка, пять одинаковых футболок с надписью «Я вечен» поселились в грязном белье. Двенадцать расчесок гребешков были разбросаны на полу предполагаемой гостиной. Почти во всей квартире двери были сняты с петель и, тем не менее, аккуратно приставлены к каждому из проемов. Семь совершенно одинаковых пар желтых ботинок красовались в прокуренном коридоре без шнурков. Четыре электрические плиты из прошлого века стесняли его худую прихожую, некрасиво разделяя пространство с восьмью колесами для когда-то забытого им в поле автомобиля. В тайнике под кухонной мойкой было спрятано тридцать три Кубика Рубика, вместе с серией путеводителей по странам Балканского полуострова и некогда истощенной собственностью банка – пластиковой карточкой. Семь экземпляров мультика «Алиса в стране чудес» были случайно оставлены на стиральной машинке. Там же еще три фильма по четыре экземпляра: «Последний раз, когда я видел Париж», эротический триллер «Связь» и, как он считал, легендарный «Kill Bill» вместе со своей второй частью, в окружении восьми экземпляров «Шербургских зонтиков». Сто тридцать восемь зажигалок одного цвета лежали в трехлитровой банке на кухне, четыре пары одинаковых летних брюк висело в шкафу старой спальни, из дверей которого торчало бессмысленное количество вбитых гвоздей, два случайно влетевших топора, и треснутое зеркало эпизодично рассыпалось от брошенного в него медного таза с водой. Девять экземпляров книги Достоевского «Бесы» были аккуратно сложены между дверцами ванной и туалета. Два одинаковых телевизора терлись друг о друга в одной из заболевших комнат. Три зеленые настольные лампы непрерывно горели на старом письменном столе, что был получен им еще в наследство, и, наконец, девяносто девять керамических одинаковых статуэток в виде «веселого поросенка» были гордо расставлены на подоконнике его крошечной кухни. И вся эта материальная погрешность была усыпана слоем сухой комнатной пыли, а все оттого, что владельцу этих вещей с недавнего времени профилактика в белом поставила утвердительный диагноз – шизофрения, вернее сказать, подтвердила, что привело к окончательному стрессу и серьезному подавлению. И теперь, когда ему так одиноко и некуда деться от реакций органичных соседей, его все же настиг окончательный рок, что придавил его собственным и единственным на упрек стулом в квартире. Еще три месяца назад от безысходных мыслей он поджег вечерние туфли своей уже бывшей жены, разодрал ее черный парик и выкинул все принадлежащее ей нижнее белье в окно. Белье неуклюже повисло на высоком дереве, вместе с ранее выброшенными колготками и чулками, образуя своего рода бельевой натюрморт. Вследствие чего и след простыл всякой рядом находившейся женщины. И это его особо изматывало, прослушивая песнопенья молодоженов-соседей, что частенько приводили к себе любимых друзей своей не скучной семьи, и всем раскованным повалом дружно контактировали, засыпая на полу уже после. Уж на белую-белую табуретку, присела огорченная «Писанина», да он бы так и валялся, если бы не звонок Шуги.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
