— Кай самый сильный телепат из всех, кого мне довелось тренировать, — ответила Сарашина. — Он и сам не знает, насколько силен.
— Но что они увидели и услышали?
— Нечто более ужасное, чем ты или я можем себе представить, но они выжили, и я не могу их за это осуждать. Я уверена, что у Астартес имелись причины сохранить им жизнь, и я узнаю, что это за причина.
— Оракулы не нашли ничего, что подтверждало бы твое мнение, — заметил Григора. — В противном случае я бы об этом узнал.
— Даже ты не в состоянии оценить все вероятности, Эвандер.
— Верно, но я вижу больше, чем ты. Достаточно много, чтобы понять, что Зулан не должен здесь оставаться.
— Что тебе известно? — спросила Сарашина. — Что такого отыскали твои гнусные падальщики, чтобы так говорить?
— Ничего конкретного, — признал Григора. — Но в отголосках каждого видения, которые мы анализируем, имеются темные течения, скрытые образы без формы и сущности. Они непонятны мне, и ничего похожего нет ни в одной из моих онейрокритик.[12]
— А ты заглядывал в «Алкера Мунди»?
— Конечно, но даже в коллекции Юна я не могу найти никаких толкований, кроме текстов вульгарных фантазеров эпохи, предшествующей Единству: демоны, боги и тому подобное.
— Тебе бы следовало знать, что не стоит доверять видениям тех, кто верил в колдовские и божественные силы. Ты меня удивляешь, Эвандер.
На этом их разговор закончился, и, несмотря на все возражения Григоры, хормейстер позволил Каю Зулану вернуться в Город Зрения. Григора неожиданно для себя обнаружил, что его союзником оказался Максим Головко, что делало ситуацию почти анекдотической.
После сеанса связи Абира Ибн Халдана с Десятым легионом поток психического излучения в зале значительно усилился, и Григора прогнал мысли о Кае Зулане. Известие от главной флотилии Ферруса Мануса, помчавшейся к Исстваану за удовлетворением личной мести, вызвало целый сноп посланий от Рогала Дорна, в которых он призывал брата к осторожности и строгому выполнению приказов. Вот только неизвестно, обратит ли кто-нибудь на них внимание. Григора широкими взмахами рук и точными движениями пальцев начал процесс психического исследования, надеясь, что увидит очередной фрагмент картины, преследующей его вот уже больше ста лет.
Григора сидел на перекрестке Империума, где сходились и пересекались линии связи. Отсюда поступали приказы о движении, отзыве и перегруппировке флотилий. В стенах Дворца решались судьбы десятков тысяч миров, и все послания проходили через Город Зрения. Задача криптэстезианцев состояла в том, чтобы отфильтровать огромное количество психического мусора, остающегося после сеансов связи. Мало кто получал удовольствие от этого занятия, но Эвандер Григора сделал его делом всей своей жизни.
Телепаты всех миров Империума направляли свои мысли к Терре уже почти два столетия, и каждое послание рано или поздно поступало в этот зал. Известия о войнах, об утраченных ветвях человечества, о героях и трусах, о верности и предательстве и вдобавок еще о миллионах банальных вещей.
Вот уже больше ста лет Эвандер просеивал психические излучения миллионов астропатов, и в обрывках передаваемых сообщений находил скрытые признаки зла, алчности и подстрекательства к мятежу. Он видел все худшие черты людей, читал мрачные, мелочные, оскорбительные и злокозненные намеки, скрытые во всем, что они говорили, сами того не сознавая.
И в клубке бесчисленных сообщений, проходящих через Город Зрения, Эвандер Григора стал просматривать некий замысел. Год за годом он изучал Поток, отыскивая едва уловимые признаки намечающейся схемы, и с каждой обнаруженной мельчайшей деталью убеждался в ее непревзойденной сложности. Завуалированные намеки обнаруживались едва в одном послании из сотни, потом из тысячи и десятка тысяч. И каждый раз истинное содержание скрывалось под тайным кодом или очевидной глупостью, таилось в подтексте, настолько незаметно, что его не улавливали даже передающие послание.
Спустя несколько десятков лет стало ясно, что в Империуме существует секрет, известный лишь разрозненной группе безумцев, не подозревающих о существовании друг друга. Но они продолжали запускать в варп свои отчаянные послания в тщетной надежде, что их предостережение будет услышано.
Эти послания сплетались в песню, пробивающуюся сквозь какофонию множества голосов.
Григора еще не расшифровал содержание этой песни, но уже пришел к одному неопровержимому выводу.
Она с каждым днем становится громче.
Встающее солнце принесло свет, но не избавление от холода. Дальние вершины гор резали глаза своей белизной, но их сияние почти не касалось крыш Города Просителей. Тысячи людей, собранные в ограниченном пространстве, выделяли достаточно тепла, чтобы предотвратить образование снежного покрова, но холод все равно пробирал до костей. Роксанна плотнее запахнула свое одеяние и, дрожа, толкнула дверь храма, обитую листами стали. От пронзительного скрипа невольно сжались зубы, а потом дверь так же громко захлопнулась, и Роксанна оказалась в гулком зале, где господствовала скорбь.
Этот храм, как и большая часть зданий в Городе Просителей, был построен из случайных материалов, оставшихся от нескончаемого процесса сооружения, ремонта и перестройки дворца. Стены храма были возведены из отходов мрамора рабочими-мигрантами, исключенными из гильдии вольных каменщиков за регулярное употребление наркотиков.
И в украшавшей каменную кладку резьбе смешались самые разные стили. Здесь присутствовали скорбящие ангелы с воздетыми к небу руками, рыдающие херувимы с серебряными трубами и огромные птицы с горестно опущенными крыльями. Мозаика из египетской яшмы, изображающая толпы плакальщиков, украшала консольные выступы, а с фресок на людей смотрели посмертные маски мертворожденных младенцев.
Ряды скамей были заняты рыдающими родственниками, оплакивающими своих близких. Среди умерших можно было заметить и стариков, но в большинстве случаев это были еще совсем молодые люди. Кое-кто обернулся на стук закрывшейся двери, и Роксанна опустила голову. Ее здесь знали, но не настолько, чтобы заговорить, и это вполне устраивало девушку. Такие, как она, могут привлечь к себе внимание, а ей этого совсем не хотелось.
Главное украшение храма было расположено в дальнем конце зала — высокая и довольно темная статуя, известная как Безучастный Ангел. Вольные каменщики обнаружили какие-то изъяны в сирийском нефрите, и незаконченная статуя оказалась на свалке. Подобно другим вещам, отвергнутым дворцом, она пригодилась в Городе Просителей.
Мускулистая фигура коленопреклоненного юноши обладала классическими пропорциями, но явно нуждалась в доработке — у него не было лица. Скульптор гильдии, вероятно, не успел придать ему сходство с кем-то из героев Империума. Статуя уже год простояла в храме, но Палладий — по одному ему известным причинам — так и оставил ангела без лица, хотя Роксанна никак не могла избавиться от ощущения, будто ждущие резца глаза смотрят прямо на нее.
