Поблизости кто-то закричал, и Коста — каким же все-таки странным образом работает человеческий мозг! — вдруг понял, что панические вопли исходят от перепуганной насмерть Рафаэлы Арканджело, сейчас невидимой.
Потом из-за угла появились две фигуры: Лео Фальконе и обхвативший его руками здоровенный и мощный индивидуум в черной шерстяной шапке, натянутой на самые уши и целиком закрывающей голову.
В его руке был пистолет, которым он тыкал Фальконе в шею и орал что-то неразборчивое.
ГЛАВА 8
Прошла минута или две — Лудо Торкье было трудно следить за временем в полутемном мире, где предметы были едва видны, а расстояние невозможно правильно оценить, — и слева показался низкий проход. Место показалось ему знакомым. Да, кажется, это здесь.
К его удивлению, Ла Марка снова начал стенать.
— Ты же говорил… — пробормотал он.
— Что я говорил?
— Ты говорил, что нас должно быть семеро.
— Нас и было бы семеро, если бы этот говнюк Винченцо не наложил в штаны.
— Ты сам сказал, что нас должно быть семеро. Иначе ничего не сработает. Ты же…
Торкья, в ярости обернувшись, ухватил сокурсника за ворот куртки, рывком протащил мимо себя и швырнул головой вперед вниз, в пещеру, что теперь открылась чуть левее. Потом забрал у всех большие мощные фонари и установил их в ряд на полу, так чтобы они светили внутрь. Экспедиционеры стояли неподвижно и молча, немного испуганные.
Когда глаза привыкли к новому освещению, студенты разглядели помещение. И еще несколько минут стояли молча, пришибленные, пораженные. Даже Торкья не мог поверить собственным глазам. При таком ярком освещении пещера оказалась еще более замечательным местом, чем он мог предполагать и надеяться.
— И что это за чертовщина, Лудо? — спросил Абати, и в голосе его звучала явная нотка уважения, благодарности и удивления.
При свете всех фонарей Дино мог теперь должным образом оценить все подробности открывшегося перед ними вида: фрески на семи стенах, еще сохраняющие оттенки исходных цветов — охры, красного и синего, лишь немного поблекших за прошедшие столетия. Под каждой стеной — по два ряда низких каменных скамеек, установленных в четком порядке. А в центре между ними, точно в центре, у стены, обращенной ко входу, — алтарь со статуей Митры, убивающего жертвенного быка, — сюжет, настолько характерный для этого культа, словно взят из учебника истории. Когда Торкья проник сюда в первый раз, он целый час любовался статуей, гладил призрачно-белый мрамор, ощупывая точно переданные человеческие контуры. И сейчас чувствовал то же, что и в прошлый раз: он рожден для того, чтобы стать частью этого места; создан, чтобы принадлежать тому, что это святилище олицетворяет.
Лудо поднял с пола два больших фонаря и приблизился к плоской белой плите, уложенной перед статуей. Изваяния казались ожившими: Митра в человеческом облике, мощный и напряженный, стоит, широко расставив ноги, над упавшим в страхе быком, уже бьющимся в агонии. На голове бога — высокий фригийский колпак, украшенный крылышками; правой рукой победитель задирает голову быка, а левой вонзает в горло Короткий меч. Из травы, тщательно вырезанной, высовывается скорпион и жалит кончик вытянутого и опавшего бычьего пениса. К плечу животного припали мощная разъяренная собака и извивающаяся змея — пьют кровь из разверстой раны.
— Насколько я могу судить, — произнес Торкья после продолжительного молчания, отвечая на вопрос Абати, — мы сейчас находимся в самом крупном и самом значительном храме Митры, какой кто-либо когда-либо видел. По крайней мере в Риме.
Он прошел к алтарному столу и провел пальцем по столешнице. В слое пыли остался след. Да, он был прав еще тогда, в первый раз: эти пятна, похожие на застарелую ржавчину, вовсе не узор самого камня.
— Но потом пришли мясники и положили всему конец. Или я не прав?
Остальные в молчании последовали за ним. Абати озирался по сторонам, широко раскрыв глаза.
— Что тут произошло, Лудо?
— Сам смотри. Может, догадаешься.
Диггер отошел в сторону и поднял с пола осколки глиняной посуды. Сосуд явно разбили сильным ударом. Затем Дино стал рассматривать фрески на стене, подойдя поближе: идиллическая пасторальная сценка, сам бог посреди толпы ярых приверженцев. Изображение покрывали симметричные глубокие шрамы — должно быть, от ударов топором. Лицо бога было сбито и теперь превратилось в пятно пыли и плесени.
— Святилище было осквернено, — заметил Абати. — И вовсе не парочкой грабителей могил.
Торкья поднял с пола еще какие-то осколки — кажется, сосуда для церемониальных возлияний.
— Это все Константин натворил.
Самому ему все было ясно и понятно. Место, в которое они сейчас попали, было средоточием идей и верований, ставших потом предвестником и своего рода планом действий для всего, что произошло позже — от крестовых походов до войны в Югославии, от уничтожения христиан христианами при взятии Константинополя в 1204 году до уничтожения христианами ацтеков с благословения священников, которые наблюдали за этим и ни во что не вмешивались. Тогда, через несколько часов после взятия Рима войсками императора Константина, меч христианства взалкал крови другой, противной ему религии, но не на поле битвы, а здесь, в святая святых. Это произошло 28 октября 312 года от Рождества Христова, и весь ход истории оказался изменен: здесь, в этом подземелье, всего через несколько часов после битвы у Мульвийского моста[18]угнетаемые превратились в угнетателей и бросились жестоко и яростно мстить за все то, что было прежде.
Абати рассмеялся.
— Ну, точно ты все равно не знаешь. Может, это случилось раньше. Однако…
Диггер явно был поражен, даже потрясен тем, что увидел. И это обрадовало Торкью.
— Все произошло в тот самый день, когда Константин вступил в Рим. Или, может, на следующий день. Другого объяснения нет. Я сейчас тебе покажу…
Вдохновитель вылазки повел Абати к низкой двери в стене слева. В руке он держал самый большой фонарь. Лудо был очень рад, что пришел сегодня с группой — когда явился сюда в первый раз, один, открытие потрясло его до глубины души.
— Иди первым. — Он пропустил вперед Абати, а потом и всех остальных и направил свет на то, что лежало теперь перед ними: груду человеческих костей — ребер и черепов, раздробленных рук и ног, словно выброшенные на помойку реквизиты античного фильма ужасов, сваленные в кучу, когда в них отпала нужда.
