Вартан разинул рот. Тяжело приподнял налившиеся вдруг свинцом веки. Патрон дружески пихнул его в плечо:
— Эй, отомри. Дела давно минувших дней. Кто старое помянет, тому сам знаешь.
— Вы мне никогда об этом не говорили, — с трудом после долгой паузы выдавил из себя Вартан и, разом сникнув, медленно и утомленно, словно день напролет таскал на себе мешки с цементом, развернулся на каблуках, спустился с веранды и, ссутулившись, побрел прочь.
— Эй, старый друг! — окликнул его патрон.
Вартан остановился и застыл, не оборачиваясь. Он стоял с видом человека, ожидающего пулю в затылок.
— Приятного аппетита! — мрачно бросил ему в спину седой, поднял руку и ощупал запонку, туго стягивавшую манжету.
* * *
Примерно в это же время на взлетной полосе одного из подмосковных аэродромов притормозил могучий грузовик. На водительском сиденье отдыхал человек лет шестидесяти и размышлял о том, что наконец-то можно расслабиться. Этот человек владел многим: деньгами, недвижимостью, связями, но никогда не задумывался о природе и назначении той власти, которой обладал. Просто иногда ему казалось: все, что сделано в жизни, сделано ради того, чтобы однажды утром сесть в свой «сааб» и поехать на подмосковный аэродром. Здесь он переоденется в спортивный комбинезон и направится к бетонке. У кромки взлетно-посадочной полосы его будет ждать поблескивающий свежей краской и надраенным никелем грузовик «мерседес», и он попинает носком ботинка скаты и погладит дверцу — жест крестьянина, приветствующего в предрассветных сумерках родную живую душу, корову или лошадь. Потом он усядется в водительское кресло, опустит руки на баранку, с минуту посидит, глядя на убегающий вдаль бетон, ни о чем не думая, но чувствуя, как по жилам начинает разбег кровь — новая какая-то, свежая, молодая. И вот сам он будто бы молод, здоров и силен, крепки лежащие на баранке загорелые руки, шевелюра черна и густа, а в уголке рта едко дымит первая утренняя «беломорина», а жизнь впереди большая, просторная, наполненная свежестью, солнцем, запахами цветущей липы, и ничто пока не маячит на горизонте: ни жесткий стул в зале суда, ни тюрьма, ни зона, ни все прочее, что было потом.
Стараясь удержать в себе ощущение этой свежести, просторности лежащей впереди жизни, он резко вдавливал педаль газа в пол… Что-то в этом было мистическое: легкий туман струился над полем, окутывая мощный грузовик, прогазовывавший на месте, словно в ожидании отмашки незримого стартера, и в плавающем, волнами катящемся по полю реве мотора, в резких плевках выхлопа чем дальше, тем больше начинало чувствоваться напряжение предстартовой лихорадки.
Но с кем он мог состязаться на пустой бетонке? И тем не менее неуловимый дух соперничества присутствовал: в том, как резко, надрывая силы мощного двигателя, машина уходила со стартовой точки, в том, как неслась она по бетону и в сотне метров от края полосы сбрасывала скорость, точно миновав призрачный финишный створ, воображаемая линия которого была видна, пожалуй, только одному водителю, — да, со стороны это могло казаться безумием, но, как известно, каждый сходит с ума по-своему.
Некоторое время машина, сдавленно урча и будто бы переводя дух после отчаянного спринтерского забега, стояла на месте, потом развернулась и медленно подъехала к краю летного поля, где под полосатым круглым тентом стоял столик с дымящейся чашкой кофе, пепельницей и стаканчиком с зубочистками.
Одно из двух плетеных кресел занимал изысканно одетый молодой человек в темном костюме. Холодным, равнодушным взглядом он следил за тем, как неподалеку притормаживал грузовик и задумчиво покусывал ноготь большого пальца.
— Мы с вами, кажется, договаривались, мой юный друг, — заметил водитель, усаживаясь в кресло и протягивая руку к чашке. — Это вредная привычка. Вы напоминаете школьника, не выучившего урок.
Молодой человек отдернул руку ото рта и сдержанно кашлянул в кулак. Сказать по правде, ему редко случалось не выучить урок. Школу он закончил с серебряной медалью, сразу поступил в университет на мехмат, потом получил гранд одного из американских университетов, учился, обзавелся степенью доктора, вернулся домой и вот уже в течение трех лет работал на человека, сидевшего напротив и неторопливо прихлебывавшего кофе.
Академические таланты молодого человека были конечно же известны патрону, однако успехи на научном поприще его мало волновали. Он готов был взять на эту должность (что-то вроде ординарца по особым поручениям) даже выпускника кулинарного техникума, но при одном условии. Условие было простое: способность схватывать все на лету, понимать с полуслова плюс отсутствие вредных привычек и комплексов морального плана.
Все это он прочитал в глазах молодого человека в момент их первой встречи, достаточно случайной: дело было на какой-то чудовищно помпезной презентации. Они перекинулись парой слов, и этого оказалось достаточно для принятия решения: холодный темперамент, абсолютное отсутствие эмоций, прекрасная память и крайняя степень цинизма — очень достойные по теперешним временам качества.
— Я давно хотел вас спросить, Игнатий Петрович… — начал молодой человек, в задумчивости потянул руку ко рту, но вовремя себя одернул и закамуфлировал этот непроизвольный жест тем, что поправил галстук. — К чему вам все это? — Он простер руку в сторону летного поля.
— А вот это, молодой человек, — патрон тоже картинно поднял руку, передразнивая его, — не вашего ума дело. Моего. И только моего. — Он помолчал, собираясь с мыслями. — Теперь давайте обсудим наши дела. — Слово «наши» он выделил.
— Маленькая проблема в Лондоне.
Игнатий поднял на собеседника тяжелый взгляд и вздохнул:
— Мой юный друг, когда я слышу от вас эту фразу — маленькая проблема, — то начинаю подозревать, что проблема большая. Так на сколько она тянет?
— Около миллиона. Мы отследили, что несколько платежей, адресованных в известную вам фирму «Уилсон», ушли мимо наших счетов.
— А куда они ушли?
— Выясняем.
— Это дела Виктора? Я всегда подозрительно относился к тем, кто работает сразу на две конторы, — заметил шеф. — Мы что, мало ему платим?
— Достаточно.
— Значит, парень решил доить двух коров сразу. И скопить немного денег на старость.
— Вы не думаете, что это просто пробный шар?
— То есть?
— Он просто нащупывает канал, чтобы откачать из «Уилсона» все.
— Все он в любом случае не откачает. Но это предположение заслуживает внимания.
Игнатий Петрович встал, прошелся туда-сюда перед столиком, опять уселся в кресло и скрестил руки на груди.
— В любом случае мой старый друг Аркадий Борисович будет вне себя от восторга, — он усмехнулся, — когда узнает, кто именно контролирует эту мифическую лавочку под красивой вывеской «Уилсон лимитед».
Игнатий вынул из пластмассового стаканчика зубочистку и, скривив щеку, поковырял в зубе. Молодой человек едва удержался от того, Чтобы брезгливо не поморщиться. Патрон имел скверную привычку вечно посасывать тонкую и жесткую деревянную иглу. Объяснял он это тем, что так ему было проще бросить курить. На самом деле молодой человек знал про маленькую и совершенно идиотскую, на его взгляд, слабость этого пожилого человека: он коллекционировал зубочистки.
