Он подошел к столу и взглянул на лист бумаги в машинке.
— Это, конечно, для Симоны. Получилось?
— Думаю, да. Пожалуй, это лучшее из всего, что я когда-либо написала, мистер Монро.
— А теперь вы размышляете, сможет ли Симона воплотить это в жизнь. Уверяю вас, сможет. Балерина должна уметь выражать сильные чувства, а в ее распоряжении только выражение лица и тело. Я помню, как Симона однажды сказала, что балет — это сочетание четырех видов искусства: танца, музыки, живописи и драмы — и что балерина должна знать все четыре, но проявлять выдающееся мастерство в двух — в танце и в драме. Симона придавала им равное значение. Думаю, здесь кроется ответ на ваш вопрос.
Я с удивлением посмотрела на него. Не ожидала я услышать подобные слова от человека, который провел всю жизнь убивая или ухаживая за дикими животными.
— Вы, безусловно, правы, мистер Монро, — задумчиво произнесла я. — Симона сможет сделать это. Вы хорошо знаете ее, не правда ли?
Он кивнул:
— Лучше, чем большинство людей. И пожалуйста, отбросьте «мистер». Меня зовут Брюс.
— Хорошо, Брюс. Я недавно обнаружила ваш портрет в библиотеке.
— Вместе с прочими бывшими мужьями? — Он улыбнулся. — Значит, ваше женское любопытство побудило вас осмотреть эти портреты? Я так и предполагал.
Я не была уверена, имел ли он в виду и обратную сторону картин тоже, но мне не было смысла отрицать, что я знаю о его прошлом браке с Симоной. Я кивнула.
— Наверное, вы удивляетесь, почему я остался в Кондор-Хаус, — продолжал он. — Все очень просто. Мысль о разводе в Рино принадлежала не мне. Я находился тогда в Кении. Когда она развелась с Грэм-Райсом, я сразу же, как только смог, приехал в Америку. Но к тому времени она уже вышла замуж за Сальвадо, затем были и другие. Всегда будут находиться другие, до тех пор пока она не утратит свою красоту. Этот день когда-нибудь придет, и я намерен быть тогда рядом. Вы еще молоды и, наверное, не сможете этого понять. Мне нравится быть рядом с ней. Бывают минуты симпатии, к тому же порой я могу защитить ее, хотя бы от себя самой.
Я с изумлением смотрела на него.
— Вы можете любить ее так глубоко… так бескорыстно?
— Я люблю ее, да поможет мне Бог, — хрипло произнес он. — Это все, что я знаю. И здесь ничего нельзя изменить. Может, оттого, что большую часть жизни был одинок, я не могу винить Симону за то, что она такая, какая есть. Нет двоих людей, похожих друг на друга, но она знает, как я к ней отношусь, и она знает, что может мне доверять. Ей нравится, что я рядом. И я доволен тем, что нахожусь рядом с ней. Так что видите, Маделин, в реальной жизни возникают порой более странные ситуации, чем в сценариях, которые вы пишете. Здесь я, и здесь же Сангер, и мы ладим, по крайней мере внешне.
— А шофер? Дакарди?
— Он не играет никакой роли. Дакарди здесь только потому, что хорошо водит машину. Симона любит ездить быстро, а он в этом деле большой мастер. И оба давно забыли, что было между ними в Монако.
— Но вы не кажетесь мне смиренным человеком, Брюс, — недоверчиво произнесла я.
— Нет, — медленно произнес он. — Я тоже не считаю себя таковым. Мне пришлось убивать людей много раз во время войны и во время восстания в Африке. Я знаю, что такое ревность и горечь, и порой испытываю искушение снова начать убивать. Но еще знаю другое: мне нужно только подождать, и Симона вернется ко мне. Это неизбежно. У меня есть и время, и терпение; я охотник, который знает, как пользоваться подобными вещами. Для меня терпение и осторожность стали способом жизни.
Я покачала головой:
— Думаю, Симона просто глупа, если не понимает, что потеряла.
— Нет, — спокойно возразил он. — Просто она Симона. И поскольку для любви не нужны основания, я испытываю по отношению к Симоне именно это чувство… Но вы же не собираетесь стоять так и заниматься психоанализом. Давайте пойдем и выпьем мартини.
Я улыбнулась:
— Дайте мне пару минут, и я буду готова.
— Можно мне посмотреть рукопись, пока я жду?
— Конечно, если сможете разложить ее по порядку.
Я прошла в другую комнату, подкрасилась и быстро переоделась. Когда я вошла, он был погружен в чтение, его темные брови были сведены, в волосах оказалось значительно больше седины, чем я заметила утром, и при ярком свете настольной лампы я рассмотрела морщины па его сильном суровом лице.
Он быстро взглянул на меня:
— Очень хорошо!
— Спасибо.
Когда мы спускались по лестнице, он стал рассказывать об Африке и об охоте. Я поняла его потребность сменить тему разговора, к тому же его стоило послушать. Разговоры об охоте продолжались весь обед, но очень скоро охотник стал слушателем. Теперь охотничьи истории рассказывали Симона и Харви Сангер. И делали это они совсем по-другому.
Когда об охоте рассказывал Брюс Монро, он с симпатией говорил о диких животных, оставивших шрамы на его крепком теле; он описывал мне их как смелых и хитрых существ. И он явно не испытывал удовольствия, убивая их, даже если было необходимо спасти собственную жизнь или жизнь клиента. Когда он говорил об убийстве дикого животного, в его речи звучали извиняющиеся, почти виноватые нотки.
Двое других относились к охоте явно по-другому. Сангер открыто хвастался своей храбростью из-за того, что встретился лицом к лицу со зверем и убил несчастное животное, у которого не было никаких шансов спастись от современного мощного оружия. И я не могла понять, почему Симона испытывает такое удовольствие, рассказывая о своих подвигах. Мне казалось неестественным, что имеющая отношение к искусству женщина любит охотиться и убивать.
Я утратила всякий интерес к их рассказам. Они продолжали говорить о сафари в Африке, тиграх в Азии, ягуарах в Южной Америке и постепенно полностью исключили Брюса и меня из разговора.
Я обрадовалась, когда обед закончился. Но в Кондор-Хаус жизнь шла по определенному образцу и за обедом следовали кофе и ликеры в гостиной. Я прошла туда вместе с Брюсом и стала пить бенедиктин и черный кофе, поданные под руководством опытного дворецкого Уолтона.
Остальные остались в столовой, продолжая болтать об охоте, и Брюс Монро снова заговорил.
— Вы занимаетесь верховой ездой, Маделин? — спросил он, зажигая мою сигарету.
— Да. А здесь есть лошади? — удивленно спросила я. — Лошади и дикие животные в клетках, по-моему, несовместимы.
— Есть пара верховых. Их держат на конюшне в закрытом дворе в восточной части поместья. Там их не тревожат другие животные. Симона редко использует их, да и в любом случае они мои, а не ее. Они не так уж часто тренируются, и вы можете пользоваться одной лошадью, пока живете здесь. Паша, гнедой, особенно спокойный и обладает легким аллюром. Симона одолжит вам свой костюм для верховой езды, если нужно.
