На третий день Стивен решил, что «Удачи вам» переводится как «Ты смелый парень». На пятый — «Я восхищен твоей попыткой добыть информацию». На седьмой — «Попробуй еще раз».
9
Весна взяла отгул, и Барнстепль, залитый дождем, превратился в хаос, с каким не справился бы даже самый умелый градостроитель.
Порывистый ветер швырял пригоршни воды прохожим в лицо, широкая грязно-бурая река казалась нагромождением волн. Даже магазины на главной улице словно попали в осаду, съежившись в своих обветшалых викторианских фасадах. На пороге «Маркса и Спенсера», временно приютившего полосатые новинки сезона, одноногий пьянчужка выкрикивал: «Кому сраный „Большой выпуск“![5]»
С висячих клумб капало на мокрых и без того покупателей, лепестки примул и зимних анютиных глазок жались к листьям или отрывались под собственной тяжестью.
Стивен понимал, каково им. Ветер прибивал ко лбу челку и забирался под воротник. Бабушка не одобряла бейсболок, а носить смехотворную желтую, похожую на зюйдвестку шляпу — как у Дэйви — Стивен отказывался. Он пытался втиснуться под зонтик Летти так, чтобы это не очень бросалось в глаза.
На самой бабушке был прозрачный синтетический шарф, завязанный под подбородком. Как правило, человек успевает надеть подобные вещи пару раз — потом они рвутся или теряются. Бабушка носила шарфик с тех пор, как Стивен себя помнил, — а может, и дольше. Он знал, что по возвращении она аккуратно просушит тряпицу, разложив на батарее, а потом свернет в рулончик, как сворачивают ленты, и перевяжет эластичной тесьмой, чтобы не болтался в сумке.
Когда последние кроссовки Стивена, отслужив свое, отправились в мусорный контейнер, бабушка очень жалела, что не успела вынуть «вполне еще годные» шнурки.
Летти порылась в сумочке, вытащила список и принялась хмуро изучать его. Мимо, толкаясь, сновали люди.
— Так, — сказала она, — мне надо к мяснику, на рынок и в «Банберис».
До Тивертона было ближе и легче добираться, зато в Барнстепле был «Банберис».
— И что тебе нужно в «Банберис»? — с подозрением осведомилась бабушка.
— Хочу купить нижнее белье. — Стивен заметил, что голос у матери сделался напряженным.
— А что, старое уже не годится?
— Ma, я не собираюсь это сейчас обсуждать. — Летти улыбнулась одними губами. Голос ее уже почти звенел, вот-вот сорвется.
Бабушка пожала плечами — дескать, если Летти охота транжирить деньги на исподнее, это ее дело.
Летти убрала список в сумочку и повернулась к Стивену:
— А ты пойди с Дэйви, пусть он купит себе на день рождения что захочет. Встретимся в половине первого.
Дэйви просиял.
— В кафе?
— В кафе.
Бабушка, стоявшая позади Летти, решила все-таки высказаться:
— И кому ты свои трусы показывать собралась?
Летти даже не повернулась, но Стивен-то видел, как она поджала губы.
Восторг Дэйви сменился беспокойством, он переводил взгляд с бабушки на мать, не понимая слов, но видя их эффект.
Летти схватила Стивена за воротник и до самого верха застегнула молнию, слегка задев подбородок.
— Стивен, ты простудишься, помяни мое слово!
Стивен промолчал.
— Так, бери Дэйви и прогуляйся с ним по магазинам. И не позволяй ему покупать всякую ерунду!
Стивен понял, что от Дэйви ему не отделаться. Чертова бабушка! Если бы она держала язык за зубами, мать с удовольствием поручила бы Дэйви ей. И можно было бы спокойно двинуть в библиотеку. А теперь придется тащить Дэйви с собой.
У Дэйви были деньрожденные деньги — три фунта. Стивен нетерпеливо переминался на месте, дожидаясь, пока Дэйви перетрогает всех резиновых динозавров в коробке. Так ничего и не выбрав, он перешел к следующей коробке — маленьким прозрачным шарикам с игрушкой внутри. После долгих сомнений он остановился наконец на шарике с чем-то розовым и пластмассовым за семьдесят пять пенни.
Стивен схватил Дэйви за руку и потащил в библиотеку, но возле кондитерской Дэйви вдруг сделался тяжелым и неповоротливым, и Стивену снова пришлось ждать, пока брат осмотрит все плитки шоколада, все пакетики карамели и решится в итоге на четверть фунта мармеладных червей и «Кёрли-Вёрли».[6]Дэйви пытался затормозить еще раз — у магазина с радиоуправляемыми машинками, но Стивен был неумолим.
Сегодня солнце не билось в высокие, давно не мытые окна и библиотека казалась холодной и мрачной.
Библиотекарь — молодой человек с серьгой и молнией, выбритой на темени, Оливер, судя по бейджу, — сделал подозрительную мину, но все же проводил Стивена к тому, что громко называлось «архив». Архив представлял собой углубление за секцией периодики, скрытое от глаз.
— Какой год?
— Июнь 90-го.
— 1890-го или 1990-го?
Стивен озадаченно захлопал глазами — ему даже не приходило в голову, что газеты за 1890-й год еще существуют.
— 1990-го.
Оливер кивнул и указал на гигантские переплеты на верхней полке. Затем включил лампу дневного света и пристально посмотрел на Стивена и Дэйви, точно пытаясь найти повод отказать им в помощи.
— Есть в зале нельзя.
— Я знаю, — торопливо сказал Стивен. — Он не будет.
Оливер хмыкнул и протянул руку, чтобы забрать у Дэйви сладости. Дэйви инстинктивно спрятал их за спину.
— Я не хочу, чтобы у меня весь архив потом был в «Кёрли-Вёрли».
Дэйви взглянул на Стивена, надеясь на поддержку.
— Дэйви, отдай ему. Он не съест.
Дэйви неохотно выпустил из рук пакетики.
Оливер с грохотом подтащил стул, взобрался на него, выдернул толстый том и сердито швырнул его на стол.
— В зале не есть, страницы не резать, не сгибать и не облизывать!
Стивен недоуменно поднял брови — с чего бы это он стал облизывать страницы?
— Ясно?
— Ясно.
Стивен уселся на единственный стул, Дэйви на полу занялся своим шариком. Оливер потоптался в дверях, но Стивен дождался, пока тот скроется, и только после этого открыл подшивку.
«Вестерн монинг ньюс» в начале 90-х была большего формата. Знакомая шапка с названием выглядела странно на этих гигантских страницах. Стивен представил себя эльфом, читающим человеческую книжку, и хихикнул.
