Но все меняется. Босс зовет ее обратно, зовет бороться и исправлять ошибки.
«Лиза, Лиза, это ты?» В голосе Босса отчаяние.
Течение раскачивает Лизу взад-вперед, несет куда угодно, только не в настоящее. Она кружится в водовороте, настолько запутавшись в прошлом, что не понимает, откуда голос Босса. Здесь нет песчаного дна, чтобы понять, где низ. Свет на такую глубину не проникает. Верха тоже нет. Нет ничего, кроме мрака и течения, которое ее крутит и вертит. Порой во сне Лиза видит бледных белесых рыб: гладкие, мускулистые, они проплывают мимо. Они светятся в темноте, а во рту у них полно зубов-иголок, а вместо глаз – шишаки. Рыб Лиза не боится – с чего бы? Она такая же; здесь, во мраке, ей самое место. Она это заслужила.
Лиза чувствует, как рука Босса гладит ее по голове. Хочется отправить послание в бутылке, которая вынесет его на поверхность. Лиза представляет, как пишет записку желтой штуковиной с острым черным кончиком с одной стороны и упругим розовым с другой. Название штуковины она не помнит. Лиза не помнит, как называется бутылка, записка, верх и низ, океан и рыбы. Суть вещей и что вещи ей нужны, она знает и без названий. Лучше всего она знает, что ребенок сейчас в опасности и что нужно отправить послание.
«…Первые поселенцы не шили плюшевых уточек-погремушек», – где-то в дальней дали говорит Мози. Лизе хочется спросить, какой хренью ей набивают голову в баптистской школе, только слов-названий она не помнит, а голос Мози стихает. Мози – вот ее новая правда. Лиза тянется к Мози, но, всплыв на поверхность, видит только лицо Босса.
«Спи, Кроха!» – велит Босс, упирается в Лизины плечи и снова погружает ее в воду. Океан накрывает Лизу с головой, течение уносит в прошлое, в сети ее собственных воспоминаний. На поверхность тянут руки. Это руки преподобного Джона из церкви Кэлвери. Лиза помнит эти руки, помнит, где и когда их видела. Значит, ей тринадцать. Сегодня якобы спасут ее душу.
Лиза поднимается, отплевываясь, она по пояс в голубой, пахнущей хлоркой воде. Пастор Джон поворачивает ее в нужную сторону, кладет руки ей на плечи и, улыбаясь, смотрит вниз на церковь. Лиза трет глаза. Большинство скамей пусты, но в средних рядах много детей из Группы молодых баптистов при церкви Кэлвери. Дети восторженно галдят, все ей хлопают.
Лиза широко улыбается Мелиссиной маме – она единственная сидит с хмурым лицом, лишь ее руки спокойно лежат на коленях. Лизе жаль, что миссис Ричардсон не рада. В конце концов, этот спектакль для нее: миссис Ричардсон запретила Мелиссе общаться с Лизой. В Писании есть какая-то заповедь о том, что баптисту нельзя якшаться с не-баптистом, поэтому Лиза и ныряет в купель. Теперь Мелисса точно наберет очков. Лиза молится только о том, чтоб Босс не узнала. Лизе неведомо, что бы взбесило Босса больше – что Лиза стала настоящей баптисткой или что Лиза бессовестно закосила под баптистку.
Мелисса стоит рядом с матерью. Веки так густо намазаны голубым вырви-глаз карандашом, что вспыхивают, когда Мелисса подмигивает. Лиза смотрит, не просвечивает ли сквозь белую блузку красный лифчик, который ей одолжила Мелисса. Еще как просвечивает! Кажется, два мультяшных оленя Рудольфа прижали носы к мокрому хлопку. Это лифчик Мелиссиной мамы. У самой Мелиссы красного нет, а даже если бы был, чашечки размера А+ Лизе малы. Интересно, миссис Ричардсон узнает свой лифчик по форме чашечек или по малиновому сиянию сквозь белый хлопок?
Лиза поджимает губы и старательно делает постное лицо. На Мелиссу смотреть нельзя: они обе захохочут, и спектаклю копец.
Преподобный Джон лифчик не заметил. Он стоит к Лизе боком и заливает детям о том, как радуются ангелы, что одна заблудшая овечка нашла дорогу домой, к Отцу Небесному. Пастор не знает, что, когда он повернулся боком к собравшимся и стал опускать Лизу в купель, она незаметно подняла руку и спрятала у него за спиной. Лизина голова погрузилась в воду, а кончики пальцев остались над поверхностью. Мелисса говорила, что если не окунуться целиком, то крещение не считается, а Лизе именно этого и надо.
Чистой и безгрешной ей быть совсем не хочется: после обеда у них с Мелиссой свиданка. В шалаше на дереве будут ждать Дэнни Дирфилд и Картер Мэк. Дэнни принесет теплое пиво, яблочную водку и перепихнется с Лизой. Картер не принесет ничего и перепихнется с Мелиссой, хотя, даже лапая Мелиссину грудь, будет коситься на Лизу. Если с нее смоют все грехи и отскребут дочиста, она станет прежней обыкновенной девчонкой из средней школы. Та святоша не позволяла себе ничего такого, чем Лиза собиралась заняться после обеда. Еще в восьмом классе парни вроде Дэнни и Картера плевали с высокой вышки на нее, а она – на них. Еще год назад она была ребенком, не знающим, что такое любовь.
А сейчас? Сейчас она влюблена так, что дышать больно! Она даже от Мелиссы скрывает, потому что эта любовь принадлежит только ей. Однажды он уже целовал ее – после четвертого урока затащил в вентиляционную шахту, но это было несерьезно. Он слишком классный, чтобы возиться с неловкими девственницами, вот она и учится на идиотах вроде Дэнни и Картера Мэка. Она хочет знать все, поэтому и держит два пальца за спиной пастора, согнув их, чтобы не потерять нажитые таким трудом грехи.
Пастор Джон нудит о покаянии, а Лиза знает, что случится дальше. Она это уже пережила, и пусть тело ее не слушается, настоящее ускользает, а слова стерлись из памяти, но воспоминания до сих пор при ней. Стоит погрузиться в них, и она оживет. Дальше она переоденется и спустится вниз для первого причастия. Вместе со всеми она дождется своей очереди, и тогда преподобный Джон позволит ей отломить кусочек от большого плоского крекера, а Мелиссина мама протянет пластиковую рюмку с кислым виноградным соком.
Только Лиза не может шевельнуться. Она застряла среди воспоминаний, и бетонное дно купели под ногами постепенно размягчается. Она тонет, снова падает в черные глубины своего сна.
Нужно выйти из купели, любой ценой попасть в следующую часть воспоминаний, туда, где хлеб и вино, но рука священника превратилась в тяжкую железную балку.
Лиза тонет, недовольное лицо миссис Ричардсон колышется, улыбающиеся рты молодых баптистов неправдоподобно разъезжаются, открываются, как крокодильи пасти, в них сверкают бесконечные ряды зубов. Вид у молодых баптистов кровожадный. Похоже, они, как древесные лягушки с липкими лапами, хотят вскарабкаться по стенке купели, нырнуть к ней и, может, откусить кусочек. Лиза тонет, опускается на глубину, исчезает.
Лиза с усилием цепляется за это мгновение. Пытается задержаться на этом отрезке прошлого. Ей пора натянуть джинсы, встать в очередь и ждать, когда позволят отломить кусок сухого пресного крекера. Пора взять пластиковую рюмку из рук Мелиссиной мамы и выпить сок. В этом эпизоде послание, которое нужно отправить Боссу.
Только под ногами нет дна, Лиза уходит в темнеющую воду, запах хлора сменяется соленым. На глубине она понимает то, что Мелисса знала с самого начала, – если не окунуться целиком, крещение не считается.
Исчезла Мелисса, исчезла ее мать, исчезли дети из Группы молодых баптистов. Исчезли руки священника. Осталась только спящая Лиза. Она дрейфует во мраке, на недоступной свету глубине, и не видать берегов.
