На этот раз Марина остановилась, ожидая продолжения. И Волонихин торопливо завершил:
— Но никого не нашел.
— Пять… лет… назад… — принялась вспоминать девушка. — Я вообще-то служила в женской колонии, но вот пять лет назад выезжала на первенство Европы по пулевой стрельбе среди правоохранительных органов. Между прочим, заняла четвертое место.
— Жаль, что не первое. Чемпионов показывают по телевидению, я увидел бы репортаж и сказал: «Беру в жены эту безумно симпатичную спортсменку».
— Конечно, а не чемпионки вам не нужны! — Марина попыталась идти дальше, но Иван не позволил:
— Я только хотел сказать, что если бы тебя показали по телевидению, я увидел бы тебя гораздо раньше.
— Не надо, не надо, — выставила руку Марина, но сама же ею и провела по груди доктора. — А где сам-то хоть находился в это время, чем занимался?
— «Качал маятник» где-то в Азии.
— А что это ты так увлечен ласточками? Извини, я подсмотрела, как ты их рисовал. Думала, может меня…
— Ласточки? — переспросил Волонихин. Он явно тянул время и подбирал ответ. — Мечта детства — сотворить памятник ласточке. Туманов, между прочим, неплохо рисует, обещался помочь.
Марина глянула и хитро, наклонив голову, — мол, не о пограничнике речь — вернула разговор обратно:
— Странное желание.
— Да нет, ничего странного, — улыбнулся доктор. Помолчал, вспоминая что-то или решаясь сказать правду. Победило второе. Он разжал объятия. — Просто… просто мне нравилась одно время женщина с такой фамилией — Ласточкина. — Осторожно посмотрел на Марину: обиделась? Но та покачала в задумчивости головой, принимая признание. Помечтала:
— Хорошо, когда мужчины так вспоминают своих женщин. Жаль, что у меня другая фамилия и… что я не выиграла первого места.
— У тебя прекрасная фамилия. Ласточка — она… она улетающая, — почувствовав грусть в голосе Марины, принялся успокаивать Иван. — Она — недоступная. А ты — земная. Тебя можно потрогать, прикоснуться, ощутить, обнять.
Марина подумала над сказанным, выискивая ступеньку, на которой оказалась в раскладе Волонихина. В какой-то степени согласилась с отведенным ей местом, хотя зависть к неизвестной Ласточкиной осталась. Всегда так: земным, тем, кто рядом, — не ставят памятников и не сочиняют поэм. Но кто знает, что лучше…
— Только давай без обид, ладно? — попросил совсем по-детски Волонихин.
— Все это жизнь, Ваня, — успокоила его Марина. — Что ж я, не понимаю? И тогда текла жизнь, и сейчас, — она погладила автомат, стволом вынюхивающий землю.
Тот благодарно прильнул к мягкому боку хозяйки, замер.
— Я тоже так хочу, — кивнул на оружие Волонихин.
Сопротивлялась Марина слабо, и он обнял девушку. Автоматы соскочили с их плеч и ревниво ударили по ногам, забыли, мол, за любовью самых преданных и верных друзей.
— Я хо-чу к те-бе, — добравшись сквозь локоны к ушку, прошептал доктор.
— На посту не разрешается, — так же на ушко ответнла Марина. — Вы что, не знаете Устава гарнизонной и караульной служб?
— Ой, что-то ведь помню. Кажется, так: «Услышав лай караульной собаки, немедленно доложить дежурному по караулам» Но у нас, между прочим, ни собак, ни начальника караула. Так что…
— … Так что будем вдвойне бдительны. Нельзя, — повторила она. — Давай вернемся, а потом, если захочешь, обдумаем наши отношения.
— А здесь у нас не отношения? Мы сейчас что, роботы? Не человеки?
— Мы сейчас на посту. Ребята спят, надеясь, что мы их охраняем, — она поправила куртку. Увидев, что Иван опустил руки, подмигнула: — Давай хотя бы обойдем вокруг.
— А потом? — с надеждой посмотрел Волонихин.
— А потом… — Марина сама прильнула к нему, замерла на груди. — Я несколько раз уже пожалела, что согласилась лететь. Но мы оказались вместе, и я забываю о своих сомнениях. Знаешь, — торопливо остановила она Ивана, который подался к ней. — Знаешь, чего только боюсь? Убить человека. Даже боевика. Как бы я не хотела этого делать! Всю жизнь занималась стрельбой, но представить, что мишенями станут люди…
— Авось все обойдется. Заремба у нас спец. А что здесь у тебя? Погоди-ка, что за жук? — Иван испуганно-дурашливо наклонился к девушке и принялся торопливо расстегивать пуговицы на куртке. Марина, веря и не веря в сказанное, стала брезгливо отряхивать «пятнашку» и одновременно отбиваться от рук Ивана. Потом вдруг насторожилась:
— Тихо!
Не только Иван, и лес замер, послушавшись просьбы.
— Показалось, кто-то прошел.
— Показалось. Так куда у нас уполз жук?
«Показалось», — мысленно успокоил их и Семен Дождевик, беззвучно отступая в лес. Когда он, проворочавшись в лежбище, встал и взял снайперскую винтовку Марины, Заремба разрешительно кивнул: подстрахуй, ежели не спится.
Подстраховал. Не хотел натыкаться на парочку, но в то же время забеспокоился: если он смог неслышно ходить вокруг лагеря, то почему на это не способен противник?
Про отношения Марины и Ивана думать не хотелось — все взрослые люди. А что ему самому нравится девушка — так то блажь. Он перетерпит, не впервой. Не впервой и кого-то прикрывать.
— Не спится. Я пока похожу, посмотрю, — соврал Зарембе, когда пришел поменять винтовку на автомат.
Подполковник, приученный дорожить каждой минутой отдыха, молча прикрыл глаза — смотри сам.
Как тяжело глядеть со стороны на амурные похождения того, кто тебе нравится — это Семен помнил еще по курсантским временам и особенно во время восхождения на двухсоттысячник советских Карпат — Говерлу. Восхождение планировалось массовым — по всей видимости, это считалось одним из достижений Прикарпатского военного округа в развитии спорта.
Имелась одна особенность — в команде курсантов числилась и преподаватель русского языка Ирина, сама сиявшая для курсантов неприступной вершиной. Из-за нее и полез мять горные бока и бить ноги он, без двух минут лейтенант Семен Дождевик. Этой малости до офицерского чина так ему все же не хватило. Именно у подножия Говерлы в ночь перед началом восхождения заместитель начальника училища, сам положивший глаз на преподавателя, принялся считать курсантов. Чисто дисбатовская привычка, тем более что полковник прибыл в училище, откомандовав дисбатом несколько лет и выведя его чуть ли не в отличные. Самая верная примета — негнущийся указательный палец, которым он безапелляционно тыкал в каждого встретившегося на пути.
Он и обнаружил отсутствие Ирины и… Нет, не его, Дождевика. Проведи он ту ночь с Ириной, пошел бы на все и ни о чем бы не пожалел. Преподаватель отсутствовала вместе с его другом Иваном Щербаком. А он, проклиная и ненавидя себя, подсматривал за их поцелуями со стороны. Интересно, где сейчас Щербак? Его, как сироту, в отличие от Семена после разборок в училище оставили, а перед самым выпуском он женился. Конечно, не на Ире. Ее увез с собой в Москву, в Академию Генерального штаба тот самый замначальника училища.
