подлокотники прямо-таки космического кресла. Поцокала наманикюренными ноготками по деревянной столешнице слева… Эх, благодать! Попить бы еще. Но менять позу, крутиться в кресле в поисках наверняка имевшегося в достижимости хранилища для минералки и прочих жидкостей, не захотелось. Умиротворяющая тишина автомобильного салона, кресло, взыскательно поддерживающее спину; за окнами проносится хандрящая осенняя столица, залитая дождем, растопившим наивный легкомысленный ноябрьский снег…
Если бы не причина поездки, заставляющая нервничать, то Вероника получила б неземное удовольствие. Космическое кресло было уютным, словно теплая трясина, ненавязчивые дорогие запахи мебельной лакировки и кожаной обивки кружили голову и заставляли думать о прекрасном…
А кстати. Вероника нашарила в лежавшей на животе сумочке мобильный телефон, сделала несколько фотографий упоительной себя на фоне люксового интерьера — после трудов стилиста Инессы портрет и фон отвечали друг другу взаимностью. Прикинув, щелкнула люкс-интерьер в отдельности и отправила все фото маме, с припиской: «Еду за город отдыхать! Люблю, целую, ваша ветреная дочь)))». Мама, постоянно намекающая, что на работе свет сошелся клином только у неудачников и старых дев, не способных завести себе даже котов и попугаев, наверняка порадуется.
Убирая телефон обратно и улыбаясь, Вероника обратила внимание, что еще недавно мчавшийся на всех дозволенных ГИБДД парах лимузин перестраивается в правый ряд, и мельком удивилась. Поглядела на толпу, собравшуюся у светофора возле конечной станции подземки. Взгляд устремился дальше и зацепился за яркое пятно у самого бордюра — чудовищно огромный розовый чемодан, возле которого переминалось существо и вовсе невообразимое: тощая высокая девчонка в лиловом меховом полушубке, алой кожаной кепке и гольфах — левый оранжевый, правый фиолетовый, — в черных шнурованных ботинках на толстой подошве и длинных зеленых перчатках.
Именно к этому существу, словно позволяя Нике полюбоваться редким даже для столицы зрелищем, и подкатил автомобиль. Девчонка оглядела лимузин яростным взглядом и не двинулась с места, пока водитель не выскочил на улицу и не взялся за ручку ее большого чемодана. Скособочив разозленное лицо, демонстративно шмыгнула покрасневшим на ноябрьском ветру носом и дождалась, пока перед ней раскроют пассажирскую дверцу. Просунулась в салон, увидела космически удобно рассевшуюся Веронику и тут же высунулась обратно.
— Эй! Здесь что, уже… плацкарт?! — возмущенно прошипела в лицо водителю. Получила от него решительный кивок и, разродившись трагическим «мой бог!», опять полезла внутрь, не поздоровавшись, злющая и шмыгающая носом совершенно натурально.
Обойдя Веронику взглядом, как пустое место, девчонка плюхнулась в кресло напротив. Стянула зубами правую полуметровую перчатку, пошарила под подлокотником и заставила кресло принять практически горизонтальное положение. Потом переместила на живот сумку, удивительно пристойного мышиного цвета, и, закрыв глаза, расслабилась. Через пару минут засунула руки — одну в перчатке, вторую без — под мышки и зябко поежилась. Ника, против ожидания, исполнилась сочувствия: «Замерзла, бедолага. Я в теплом салоне красоту наводила, а она тут на собачьем холоде… Интересно, как долго проторчала?»
Чувствуя себя немного виноватой, Вероника прекратила разглядывать сверхъестественно разноцветную девчонку, вспомнила сопроводительную справку ФСБ и решила, что перед ней внучка Эдуарда Кузьмича Кощина — Катерина, Эка в просторечии. Отец ее был чуть ли не грузинским князем, родители погибли, катаясь на яхте по Средиземному морю, девочку воспитывали дедушка и бабушка, скончавшаяся восемь лет назад.
Бедняжка, мысленно вздохнула Вероника. И не совсем девчонка, ей, если вспомнить справку, слегка за двадцать. А ночь великовозрастная девочка, пожалуй, провела на аниме-вечеринке. Раскраска лица и одежда сомнений почти не оставляли.
…Минут через двадцать лимузин выкатился на платную дорогу, добавил скорости и полетел, как та самая птица-тройка. Беззвучно, мягко, словно и не по земле.
Согревшаяся Эка приоткрыла один глаз, поглядела на сидящую напротив Веронику и сипло бросила:
— Привет. Ты Мишкина гадалка, да?
Ника догадалась, что речь идет о Троепольском, и кивнула:
— Да.
— А мой боец уже на месте, — ворчливо буркнула Катерина, поворочалась на лежанке, просунув левую руку к правому подлокотнику, ловко нажала на нужную кнопку и привела лежанку в положение «кресло». — Если б не эта чертова погода, — продолжила ворчать, — то и нас бы с тобой на вертолете туда забросили. А так…
«А так» — понятно. Приходится терпеть «плацкарт».
Катерина села прямо, поправила сползшую набок алую кепку и, наконец, представилась:
— Эка. Можно на «ты».
— Вероника. Можно Ника.
— Мишку давно знаешь?
— Три дня.
— Ого. Всего три дня? И как он тебя… точнее, как тебя Инесса пропустила?
Вероника в нескольких предложениях обрисовала положение, в котором очутился Троепольский, и собеседница присвистнула:
— Реальный попадос. И Инка тебя все-таки пропустила? Наша принципиальная и упертая.
Вероника виновато развела руками, изображая жестом «да как-то так, почти случайно».
— Бывает, — согласилась Эка. — Выпить хочешь?
— Пожалуй, обожду.
Эка прищурилась:
— Тоже принципиальная?
Вероника хохотнула:
— Куда там! Я, прежде чем гадать, вообще обязательно рюмашку пропускаю. Иначе — боюсь.
— Чего?
— Гадать.
— Да ладно. — Эка так удивилась, что стащила с головы кепку, взлохматила длинную челку и уставилась на визави, как эскимос на караван верблюдов. — Реально? Ты ж так сопьешься, если перед каждым сеансом надираешься…
— Я не надираюсь, и я не профессиональная ворожея, — перебила Вероника, пока девчонка не ушла в далекие наркологические дебри и не поставила ей крепкий диагноз. — Вообще-то я кондитер, гадание только хобби.
— Да ладно. Шутишь. Как такое возможно? Как тебя…
— Инесса пропустила?
— Да нет! Как ты вообще сюда попала?!
— Сама не понимаю. Честно.
Эка, забыв о том, что собиралась выпить, откинулась на спинку кресла и принялась разглядывать кондитера-ворожею настолько изумленно, что та аж засмущалась. Похоже, Катерина давно отвыкла хоть чему-то удивляться, а тут, «в плацкарте», встретила такую небывальщину. Вероника, вне всякого сомнения, пробила брешь в, пожалуй, подростковой защите странноватой девушки, выставлявшей, надо помнить, уже третьего бойца на «Битву».
— А мне погадаешь?
— Нет.
— Почему?
— А тебе этого не надо.
Катерина подняла вверх указательный палец:
— Респект. В вагонах гадают только цыганки-мошенницы.
Ника снова рассмеялась. И поняла, кого ей напоминает эта девушка. Едва поглядев на фото Эки из синей папки, Вероника задала себе вопрос: «Я ее раньше видела? Мы где-то встречались?» Как оказалось, нет. Катерина была исключительно похожа на актрису, игравшую роль женщины-совы в «Ночном дозоре». Такой же носик-клюв, миндалевидные глаза и острый подбородок… Красивая, даже вызывающе эффектная девчонка. И милая, как оказалось.
— Эка, ты меня прости. Это из-за меня тебе пришлось на улице мерзнуть, мне пришлось…
— Из-за тебя? Как же! — фыркнула девчонка. — Это Тимка, борщ, поставил тачку у метро, где к нам мент прицепился: «Стоянка запрещена, стоянка запрещена»… Принципиальный. Тоже. Ну Тимке и пришлось свалить. Сама, короче, виновата. — Видимо вспомнив о том, как мерзла из-за
