от бьющего в глаза света. Мне тогда показалось, что вся комната за дверью состоит из света. Его было так много! Слишком много даже для того, кто привык спать на лей-линиях.
— Я не хочу, — я шарахнулся от двери, но крепкая рука удержала меня растянутый ворот грязного свитера. — Не надо! Пожалуйста!
— Ронни, ты изменишь этот мир, — вкрадчивый голос святого отца звучал прямо над ухом. — Тебе всего лишь нужно туда войти.
— Нет! — я забился, хотел вывернуться, мне казалось, что я сгорю в тот же миг, как переступлю порог демоновой комнаты. — Я не хочу! Отпустите меня!
— Я верю в тебя, Ронни.
С этими словами Эспен толкнул меня. Я пролетел некоторое расстояние и приземлился на колени. Мои глаза всё ещё были закрыты, и я мог только слышать, как за спиной лязгнул метал, как повернулся ключ в ржавом замке. Шагов священника я уже не слышал.
Вот и всё. Я не знаю, что мог бы рассказать о том времени. Могу сказать лишь то, что долгое время мы со светом были один на один. Даже когда я открывал глаза, я не видел ничего, кроме ослепительной белизны вокруг. Я не мог спать, меня не кормили. Я был уверен, что умру. Но перед смертью точно сойду с ума. Иногда мне кажется, что именно это со мной и произошло — я просто сошёл с ума в той комнате со светом. Просто сошёл с ума…
Я придумал себе, что Крис со мной, и говорил с ней часами. Шутил и ругал, жаловался и жалел. Пару раз мне мерещилась Мышка. Я помню, как придумал ей чёрные волосы, хотя не мог быть уверен, что такими они были на самом деле.
Каждый миг я ждал смерти. Никто не может выжить без сна, еды и воды. А мне всего-то было чуть меньше двенадцати. Не знаю, сколько прошло времени, мне казалось, что целые годы. Я стал воспринимать свет, как что-то живое. Я воевал с ним, а он пытался подавить меня. И в один из дней свет стал побеждать. Тогда я не знал, что со мной происходит, лишь став старше, я понял, что в тот момент почти стал Тенью.
Боль скрутила все мои внутренности в узел. У меня было ощущение, что я горю изнутри, плавлюсь, тлею, рассыпаюсь пеплом. И тогда я закричал. Нет, не подумай, Господи, я кричал и до этого, но, похоже, подходящим был лишь предсмертный крик. Потом я отключился. Возможно, даже умер ненадолго. А когда пришёл в себя, света едва хватало, чтобы осветить комнату с металлическими стенами и грязным лежаком.
Святой отец возвышался надо мной с совершенно довольным выражением лица. На его запястье была намотана грубая цепочка с крестом на ней.
— Ты справился, мой мальчик, — возвестил Эспен. — У тебя получилось.
— Что получилось? — мой голос был сорван и напоминал карканье заболевшей вороны.
— Ты передал энергию потока в предмет. Такого никто и никогда не делал. Благодаря тебе наш мир совершит прорыв!
— Какой прорыв? — я ничего не понимал, перед глазами всё плыло.
— Теперь всё будет по-другому, Ронни. И именно ты!.. ты помог этому свершиться!
— Я ничего не понимаю…
— Отдыхай, малыш, — перебил меня святой отец. — Нам с тобой предстоит ещё много работы.
Глава 10
Ронни
Он тогда слукавил. Работа предстояла ему, а мне достались смерти. Да, именно так, во множественном числе. Потому что я считал, сколько раз я умер. Две тысячи пятьсот сорок три. Да, именно столько. Я не ошибся в цифрах.
Мои смерти сделали Эспена сначала инквизитором, а после и главой энтелонской церкви. Он стал легендой. Ещё бы. Дар, проснувшийся так поздно, да ещё и такой силы. Никто до него не мог управлять энергией вдали от лей-линий. И это всегда составляло самую большую сложность в работе инквизитора, потому как Тени, наоборот, старались держаться от них как можно дальше. Эспен был уникален, потому что его дар не зависел от лей-линий, он зависел от креста у него на руке.
Конечно, здесь я должен признать, что демонов ублюдок всё же был гениальным в своём роде. Ведь он подобрал то единственное сочетание материалов, которое может принять в себя такое количество чистой энергии, а, главное, потом отдать носителю в нужный момент и в нужном объёме. Он был гениальным, да.
Однако уже примерно на сотый раз свет перестал быть мне врагом. Он стал другом, позволил думать, помогал восстанавливаться, не давал умереть окончательно, раз и навсегда. А значит, я больше не мог отдавать энергию лей-линий, ведь я не умирал. Именно моя предсмертная агония высвобождала накопленную во мне энергию, которую тут же поглощал ненавидимый мною крест. Пресвятой Эспен не растерялся — я всё равно продолжил умирать, только теперь не от выгорания, а от рук самого священника.
Мне понадобилось несколько лет, прежде чем я научился управлять светом внутри себя. Несколько долгих и мучительных лет. Порой мне казалось, что лей-линии убивали куда более гуманно, чем Эспен. С каждым разом он был всё изощреннее и изощреннее, потому что за столько времени удивить мой организм болью было практически невозможно. Я к ней привык. Она тоже стала почти другом.
К тому памятному дню я уже превратился в достаточно высокого, жилистого парня. По моим очень приблизительным подсчётам мне было около шестнадцати. Я мог не есть и не спать, лей-линии и так давали мне достаточно энергии, чтобы жить. И я не собирался умирать больше ни разу.
Как всегда, в последнее время сначала в комнату вошли двое здоровяков. Их задачей было скрутить меня и приготовить к приходу пресвятого.
— Ну что, паршивец? — спросил один из них. — Мы успели соскучиться.
Второй гикнул и пошёл ко мне. Если бы они были умнее, они бы поняли, что от меня с такой улыбкой не стоит ждать ничего хорошего. Но интеллектуальными способностями они не отличались, поэтому… Я убил их быстро. Задушил петлями из чистой энергии, которые учился создавать несколько лет. Только вчера петля впервые не порвалась.
Помню, как краем сознания заметил, что во мне ничего не дрогнуло от того, что я впервые убил. Наверное, подумал я тогда, тот, кто столько раз умирал сам, просто не способен осознавать ценность человеческой жизни. Теперь я понимаю, что это не так. Всё дело в том, чья это жизнь. За эти убийства я не каюсь, Господи. Они того заслужили. Хотя нет. Они заслужили большего, и я до сих пор бывает жалею,
