задворки сознания, заслонив насущными хлопотами.
А хлопот, видит бог, хватало.
Под обоями в гостиной обнаружилась вздувшаяся пузырями штукатурка. Лишенная защитного слоя бумаги, она осыпалась с тихим шорохом, обнажив слой рыхлого серого бетона. Вооружившись банкой шпаклевки и роликом из ютуба, Инга решительно принялась за дело. Ни разу в жизни она не делала ничего подобного — но, судя по видео, задача была не очень-то сложной. Черпай густую белую массу, размазывай шпателем, и получишь гладенькую, как попка младенца, стену.
В теории.
На практике чертова шпаклевка ложилась кривыми волнами: снизу бугрилась, сверху проваливалась и топорщилась по краям защитными надолбами. Вспотев от усердия, Инга яростно возюкала по несчастной стене шпателем, то докидывая быстро застывающую массу, то сковыривая лишнее. Приглушенный стук в дверь она едва услышала — и то, видимо, не с первого раза.
— Заходи! — заорала Инга, старательно заравнивая правый край скола. В этом месте кое-что вроде бы начало получаться, и упускать шанс на успех Инга не собиралась.
В коридоре прозвучали быстрые легкие шаги.
— Что делаешь? — с любопытством оглянулся Ярослав и присвистнул, оценив размах катастрофы. — Может, давай лучше я?
— Нет-нет-нет! Я уже сообразила, как нужно делать! — замахала рукой Инга, роняя на пол белые комья шпаклевки.
— Да? Ну ладно… — Ярослав осторожно обошел по кругу газету, усеянную белыми каплями гуще, чем крыша припаркованной под деревом машины — птичьим дерьмом. — А мне что делать?
— Подключи провод к розетке и протяни вдоль стены к дивану. Крепежи я купила, вон там в пакете лежат, — снова махнула рукой Инга, и Ярослав уклонился, ловко пропуская мимо себя комок шпаклевки.
— Чем тебя удлинитель не устраивает?
— Всем. Уродливый, неудобный, еще и ходить мешает. Я об него спросонья чуть не навернулась, — Инга смерила гневным взглядом толстый белый шнур. — Поэтому вон там провод, вон там крепежи, а где щиток с пробками, ты и сам знаешь.
— Так точно! — вскинув руку к виску, вытянулся Ярослав. — Приказ понял! Разрешите выполнять?!
— Чего уж там, разрешаю, — милостиво кивнула Инга и провела шпателем по стене, соскребая подсохшую корочку штукатурки. Вслед за широким металлическим скребком тянулся неожиданно ровный след. — Ух ты, круто! У меня получается! Эй, погляди, у меня получается!
— Здорово, — одобрил Ярослав, осторожно похлопав ее по плечу. — Умница. Ты прирожденный штукатур.
Ярослав уже стучал табуреткой в коридоре, подбираясь к тщательно спрятанному от посторонних глаз щитку, а Инга тупо таращилась в испятнанную сколами стену. След руки на плече все еще ощущался теплым.
Да чего там.
Даже горячим.
Густой синий вечер накрыл сад мягким дремотным пледом. В прозрачной, как родниковая вода, тишине тонкой струной звенели призывы одинокой цикады. Инга вынесла на крыльцо две чашки кофе и опустилась на ступеньку рядом с Ярославом.
— Держи.
— Спасибо.
Осторожно приняв горячую чашку, Ярослав откинулся на перильца и прикрыл глаза. В мягком вечернем полумраке резкие черты лица смягчились, а в опущенных уголках губ притаилась обиженная детская усталость.
— И тебе спасибо. За помощь, — мгновение поколебавшись, Инга легко коснулась его ладони пальцами. Ярослав не пошевелился, не открыл глаз, не сказал ни слова — но так же легко накрыл ее руку своей. Жесткой, обветренной и неожиданно прохладной. Инга подождала следующего шага, не дождалась и тихонько подвинулась ближе, прислонившись плечом к плечу.
Нежные, как вздохи, порывы ветра плескали в лицо томно-сладким ароматом вечерницы.
Глава 12 Бабушкина внучка
Глава 12 Бабушкина внучка
Ярослав не пытался ухаживать за Ингой. Не приглашал ее погулять по городу. Даже не использовал ту очевидную возможность, которую Инга щедро подарила ему на крыльце. Он просто приходил каждый вечер, честно отрабатывал вторую ремонтную смену и пил кофе с нехитрой снедью, которую старательно, но не слишком умело готовила Инга.
Как все это понимать, было решительно непонятно.
Но сам факт молчаливого присутствия Ярослава превращал оранжевый кружок с цифрой три в досадную, но вполне переживаемую часть реальности.
«Привет.»
«Нам надо поговорить.»
«Прости, я ужасно ошибся, сам не знаю, что на меня нашло. Пожалуйста, дай мне шанс все объяснить.»
Едва прикасаясь, Инга провела рукой по клавиатуре. Гладкие клавиши скользнули под пальцами с легким призрачным потрескиванием.
Нам не о чем с тобой говорить.
Да, объясни мне. Докажи, что на самом деле ничего не случилось — а я просто неправильно все поняла.
Молчи.
Говори.
Делай хоть что-нибудь — но пускай мне не будет больно.
«Привет», — медленно набрала Инга.
«Я не хочу с тобой разговаривать. Оставь меня в покое».
На самом деле это была неправда. Точнее, не вся правда. Если бы Инга действительно не хотела разговаривать, она бы удалила чат с Олегом, заблокировала его в соцсетях и закинула номер в черный список. Но Инга этого не делала. А значит, что-то услышать она все-таки хотела. Или сказать. Или сделать. Инга сама не понимала, что именно, но терпеливо ждала того самого, нужного и единственно правильного момента, который успокоит боль.
Ждала. И не могла дождаться.
Господи, как же удачно подвернулась вся эта история с наследством. Инга представила, как сидит в крохотной студии в Митино, запивая одинокие слезы вискарем, и поежилась. Как хорошо, что нужно шпаклевать стены и красить пол, какое счастье, что можно зарыться в маркетплейсы, рассматривая и сравнивая сто десять вариантов занавесочек в кухню.
И как здорово, что есть Ярослав. И пусть он не приглашает на свидания, пусть не дарит букеты роз! Зато Слава всегда здесь, каждый день, с восьми и до ночи. Он спрашивает, как Инга провела день, и внимательно выслушивает нехитрые скучные рассказы. Он улыбается и шутит. Он хвалит подгоревшие сырники и заваривает чай.
Волна умиленной благодарности захлестнула Ингу, подкатила к глазам вскипевшими слезами, сжала нежными руками горло. Эмоции требовали немедленного, категорического действия, и Инга, решительно хлюпнув носом, захлопнула ноутбук. Ярослав не хочет романтики? Ну и не нужно! Она, Инга, тоже не очень-то хочет.
А ужин нормальный приготовить было бы кстати.
В арсенале у Инги было два блюда, которые получались хорошо всегда и везде — запеченная курица и драники. Борщ мог перевариться, тушеные ребрышки оставались жесткими, а пирог обретал каменную увесистую плотность — но курица и драники работали безотказно. А значит, выбор был очевиден!
Мерно покачивая сумкой, в которой уже покоилась тушка невинно
