своей позицией.
Я тихо выдыхаю, Езус-Мария, эта отнеслась нормально. Но тут же горестно вздыхаю:
— Не знаю, правда, как Котик это воспримет. Он в последнее время такой, жестковатый. А я бы, конечно, хотела, чтобы вы оба остались жить со мной.
Лера печально кивает:
— Про меня можешь не сомневаться, а с Костей я обязательно тихонечко поговорю, когда он проорется. Но предсказать результат переговоров и его настоящую реакцию — не берусь.
Да, сын у меня непредсказуем, как питерская погода. В том смысле, что дождь, то есть его недовольство, с нами всегда, но порой бывает, и солнышко проглядывает, но на него не угадать.
Переглядываемся, пожимаем плечами. После Лера слегка меня приобнимает, целует в макушку, подставляет свой лоб:
— Ладно, мам, главное, чтоб тебе было хорошо, а мы уж как-нибудь сориентируемся.
Оптимистка.
Череда сюрпризов и «открытий чудных» по поводу окружающих меня еще только ждала впереди.
[1] Клинок из мартенситно-стареющей стали (maraging steel). Особый тип стали: сплав из железа и никеля с добавлением кобальта, молибдена, титана и других химических элементов. Такое соединение отличает прочность и пластичность.
Глава 10
Много разных людей, но мнение — одно!
'Я не хочу, чтоб свет узнал
Мою таинственную повесть,
Как я любил, за что страдал
Тому судья, лишь Бог да Совесть…'
М. Ю. Лермонтов «Я не хочу, чтоб свет узнал…»
На следующий день вечером, в виде исключения супруг прибыл домой к ужину. Вот после этого традиционного семейного мероприятия я его и попросила остаться.
— Скажи, Рома, когда ты собирался поставить меня в известность о своих отношениях с Ольгой? — глядя в упор, спросила, устраиваясь за столом напротив.
Судя по офигевшему лицу супруга — никогда.
Как занятно-то, правда?
— Хорошо, тогда, я надеюсь, ты понимаешь, что мы с тобой разводимся?
— С чего вдруг? Что тебя не устраивает? — и такое искреннее недоумение на лице.
Да холера ясна! Ты офонарел, драгоценный?
— Меня много чего не устраивает. Но почти все из этого терпимо, допустимо при известной снисходительности и моем попустительстве. Увы, есть такие вещи, которые, а мы с тобой об этом говорили ранее, в браке недопустимы.
— Глупости, Арина, — Ромка взял себя в руки, первый шок прошел, и теперь он по-прежнему считает, что прав.
Всегда. В любом случае.
Что же, сюрприз, значит, сегодня ему будет.
— На самом деле это ты сейчас говоришь глупости. Потому я повторю: Рома, я подаю на развод.
И чашкой так — бум-с об стол.
Чем тише и спокойнее я говорила, тем сильнее наливались его глаза яростью. А в конце, когда моя чашка соприкоснулась со столешницей при слове «развод» он выдал:
— Иди к черту, истеричка. Ты думаешь, я буду возражать? Этот брак важен тебе, а не мне. Это же ты останешься — старая, никому не нужная разведёнка.
Как мы заговорили, какие эпитеты. Надо было записывать, готовая сцена была бы в роман следующий.
Мерзавец!
— А, ну ты так молодой и нужный всем! — рыкнула, от обиды и общей несправедливости.
— Я-то да, а ты вот нет, — Рома хмыкнул, покрутил головой, довольно улыбаясь.
Сложил руки на груди и уставился на меня выжидающе.
Да, вот какой ты, северный олень.
Но моя задача сейчас — держаться:
— Что ж, Ром, я тебя услышала. Завтра я подам документы, надеюсь, мы сможем разойтись цивилизованно и без тонны дерьма, выплеснутого в вентилятор.
Муж поднялся, глянул с ухмылкой:
— Ты сама передумаешь и очень скоро. Придешь проситься обратно, но поздно будет, Арина. У тебя сейчас есть все: статус, квартира, содержание. А с чем ты останешься после?
Вот это постановка вопроса.
Поднялась, убрала со стола чашку. Начала загружать посудомойку.
Но он все не уходил.
Ждал чего-то?
Неужели ответа?
Распрямилась, выдохнула.
— С половиной совместно нажитого имущества и самоуважением, — а как же, да я просто дышать с ним рядом не могу теперь — воняет пропадиной.
Ромка засмеялся очень неприятно:
— Не думай, что все будет для тебя легко и просто. Ты даже не представляешь, насколько ты не права.
Что же, я постараюсь быть готовой к сюрпризам, которые перепадут мне от родственников.
Неожиданно, но первый прилетел оттуда, откуда не ждали.
Меня после утренней планерки пригласил к себе начальник отдела.
И с порога, едва закрыв дверь, ошарашил:
— Ну что же, Арина Егоровна, вы теперь, как обманутая женщина, непременно должны мужу отомстить.
Это что это?
— Что вы имеете в виду, Александр Васильевич? — я же вежливая и воспитанная.
До сих пор была.
Шеф устроился за столом и улыбнулся во всю ширь своих новых виниров:
— Ну как же, он вам изменил, а значит, вы как минимум должны отплатить ему той же монетой. А потом пусть он дальше страдает, просит прощение, искупает вину и старается вернуть ваше расположение.
О, какой интересный сценарий. Не из собственного ли опыта?
Но личную жизнь я не планировала обсуждать на работе ни с кем, а тем более с начальством.
Поэтому надо конкретизировать, чтоб отстал:
— Это, конечно, не ваше дело, но мы разводимся.
Езус-Мария, точь-в-точь Ромкино выражение лица вчерашнее.
— Какие глупости, Арина Егоровна. Разведёнкой быть женщине невместно. Брак для женщины — святое. Вы — хранительница очага и обязательно должны это понимать, — и смотрит так снисходительно, выжидающе и чуточку покровительственно.
Злит.
— А для мужчины, значит, нет, не святое?
Это сюр какой-то, вот честно.
Вероятно, для наглядной иллюстрации абсурдности ситуации, шеф закурил свою паро-соску.
— У мужчин, знаете ли, несколько более широкие взгляды на жизнь, а также потребности. Да, будем откровенны, в нашем обществе и права тоже.
Меня окутало вонючее облако вишневого аромата.
— Отлично мужчины устроились, с вашей точки зрения, — если я сейчас настучу ему по голове папкой с планами перспективного развития, меня уволят или нет?
Александр Васильевич ухмыльнулся, подмигнул мне. Я в романах такое называю «похабно».
Фу, да что за везение-то на меня свалилось? Три года вместе работаем, и до сих пор он был условно адекватный же?
— Что есть, то есть. Но мы же прекрасно понимаем, что женщины, в том случае, если они незаслуженно обиженные, могут позволить себе некоторые вольности, — шеф отбросил вейп в сторону и наклонился ко мне через стол.
Я отшатнулась, скривилась:
