Гилберт подошел поближе к Конни и слегка обхватил рукой ее плечо.
— Полегче, — отодвинулась она. — Я могу одним рывком за запястье послать тебя в полет.
— А я-то думал, что ты милая, на все готовая девочка.
Конни застонала.
— Господи…
— Прости, не удержался.
— Ладно, но на будущее запомни — я тебе не девочка. Я взрослая женщина, хотя и невысокого роста.
— Это я тоже заметил, — с улыбкой сказал он и отпил виски. — Наверное, страдаешь из-за этого?
— Нет, уже нет, но в школе страдала, в детстве у меня был из-за этого настоящий комплекс. Я всегда стояла последней в строю на физкультуре, хотя бегала и прыгала быстрее всех.
— Мне это знакомо, — заметил Берт, — но у меня другая крайность — я возвышался над всеми другими как башня и чувствовал себя переростком.
Конни бросила взгляд на его широкие плечи и мускулистый торс.
— Ты был худым?
— Как телеантенна. Ты не закончила… — напомнил он.
— Ну… — Констанция поймала себя на том, что теряет способность отводить от него взгляд. — Теперь я могу надеть туфли на высоких каблуках, шляпу и стать выше.
— А почему ты передумала и все же поехала со мной?
— Но ты ведь тоже передумал, решил взять меня в поездку.
— У нас изменились обстоятельства. Ради Эрика я готов жить где угодно и с кем угодно.
— Нет, я на такое не способна.
— Значит, ты любишь больше всего свободу, — подняв бровь, заключил Берт.
Светло-карие глаза Констанции подернулись дымкой.
— Люблю. — Она встала. — Я устала, пора спать. — Она перевела взгляд на открытое окно. — Закроешь его?
— Да, мэм.
— Входная дверь и черный ход заперты. Если будешь выходить на улицу, не забудь снова запереть, хорошо?
— Конечно, — заверил ее Берт. — Спокойной ночи.
Конни уснула почти сразу. Но на рассвете она почему-то проснулась и не могла никак снова заснуть. Ей захотелось пить, и, накинув рубашку, она на цыпочках пошла на кухню.
Когда она наливала сок в стакан, дверь распахнулась и вошел Гилберт. У нее екнуло сердце. В одних коротких белых шортах он был классическим эталоном мужской красоты. Его кожа имела золотистый оттенок, мускулы отлично натренированы, грудь покрыта густой порослью темных волос, которая дорожкой спускалась на плоский живот и ниже.
— Привет, — растерянно произнесла Конни.
Берт нахмурился, его взгляд прошелся по ней, начиная со взлохмаченных светлых волос и кончая стройными ножками.
— Привет, — отозвался он.
— Хочешь?.. — Конни услышала, как сел ее голос, и откашлялась. — Хочешь пить?
— Да, пожалуй.
Он приблизился, и она поразилась его сексапильности. По ее телу пробежала дрожь.
— Спасибо, — сказал Гилберт, когда она протянула ему стакан. — Не можешь заснуть?
— Я заснула, но потом проснулась. А ты? — спросила Конни, испытывая желание продолжить разговор.
Что-то в его взгляде посылало ей непонятные сигналы. Тут она вспомнила, что под рубашкой на ней ничего нет. Рубашка была из тонкого батиста, и наверняка сквозь нее просвечивают розовые соски. А может, виден даже и маленький темный треугольник между ног?
Ее сердце забилось толчками. Они наедине среди ночи. Мужчина с его «уровнем гормонов» и женщина, которая бесконечно долго не занималась любовью.
— Я не могу уснуть. — Прислонившись к стене, Гилберт стал пить воду. — Ты говорила, что женщины наблюдательны, — продолжил он. — Поэтому ты и разглядывала меня тогда, в лифте?
— Конечно. Это было упражнение по развитию наблюдательности, — заявила Констанция, стараясь, чтобы голос звучал весело и беззаботно.
— А что ты хотела сказать?
— Хотела сказать?
— За секунду до того, как отодвинуться от меня, ты сказала, что хотела… что? — Его рот дрогнул в улыбке.
— Я просто хотела что-либо сказать, чтобы разрядить обстановку.
Берт шумно вздохнул.
— Поделом мне. А я-то подумал, что ты собираешься сделать мне предложение.
— Какое предложение? — осторожно спросила Конни.
— Предложение завести бурный и страстный роман.
— Прямо в лифте?
Он кивнул.
— Конечно, времени у нас было бы немного, даже если ехать с остановками, но… — он насмешливо посмотрел на Конни, — кто знает, может, мы упустили самые волнующие секунды нашей жизни?
Констанция сделала большой глоток сока. Его слова вызвали в ее мозгу определенные образы. Щеки вспыхнули, сердце забилось быстрее. И, что самое плохое, эти образы были очень яркими и выразительными. На какое-то безумное мгновение ей захотелось, чтобы у них тогда все так и было.
— Если я не высплюсь, то завтра от меня толку не будет, — заметил Гилберт.
— Кстати, насчет твоей работы, — нарочито небрежно заговорила Конни. — Завтра я поеду с тобой и…
— Нет, спасибо. Ты занимаешься Эриком и только Эриком.
— Да, но если я буду с ребенком, то кто заснимет все…
— Почему ты все время споришь? — резко спросил он.
— Я не спорю, — ответила она. — Я просто предлагаю…
— А я предлагаю, чтобы ты помолчала!
Констанцию охватил приступ гнева.
— Я приношу извинения за то, что своим присутствием вношу проблемы в твою жизнь, а не решаю их, — горячо бросила она. — Но не надо так кричать, ты разбудишь малыша.
— Если Эрик спит, его не разбудит даже работающий молот, — заявил Гилберт, но все же понизил голос. — Тебе уже говорили, что у тебя дар выводить людей из себя?
Конни расправила плечи, гордо выпятив при этом грудь.
— Очень часто.
— А то, что ты сексуальная? — хрипло произнес Берт.
Он решительно притянул ее за шею к себе и поцеловал.
Его губы оказались крепкими и горячими. Конни от неожиданности подалась вперед и явственно ощутила, что и все тело у него тоже горячее и крепкое. Уцепившись за пояс Берта, чтобы удержать равновесие, она открыла было рот, намереваясь запротестовать, но это оказалось ошибкой. Его язык тут же скользнул между ее раздвинутых губ.
У Конни все поплыло перед глазами. Ее тело загорелось желанием и страстью. Какой-то внутренний голос шептал, что нужно отстраниться и, если мужчина будет возражать, оттолкнуть его. Но притягательная нежность его поцелуя лишила ее способности к сопротивлению.
Словно поняв, что она сдается, он ослабил объятия и погладил Конни по щеке. Весь ее гнев улетучился. Поцелуй стал глубже и мягче, его язык касался ее языка медленными, соблазнительно ритмичными движениями. А его пальцы медленно прошлись по ее шее и ниже, к открытому вороту рубашки.
