написанное им, — святая истина, что в жизни было так, как он писал, до мелочей, до деталей? Вот ведь если прозаик говорит даже от первого лица, никому не приходит в голову, что все написанное — о нем самом. А у большого лирического поэта?
Когда умер Есенин, все были уверены, что он был в Персии. Что он там написал замечательные «персидские» стихи. Никто даже не сомневался в этом. Я помню, уже позже Лев Осипович Повицкий, человек, одно время близкий к Есенину (ему Есенин посвящал стихи), недоуменно спрашивал: «Когда Сережа успел съездить в Персию? Не понимаю, когда…» Он встречался с Есениным в Закавказье. Оказалось, что именно там созданы были «Персидские мотивы».
А кто станет слепо верить «разбойничьей» лирике Есенина? А ведь называл он себя «разбойником» и «конокрадом» и даже «стоял с кистенем в степи», как полагается классическому разбойнику XVII века.
А есенинское «хулиганство»? В хулиганы здесь попадает не только ветер («плюйся, ветер, охапками листьев, я такой же, как ты, хулиган»), но и Пушкин («О, Александр, ты был повесой, как я сегодня хулиган»). Это «хулиганство» — поэтическое. И в «Москве кабацкой» тоже сколько угодно выдумок, преувеличений, фантазий. Не мог, конечно, Есенин «с бандитами жарить спирт» (да и никаких бандитов среди его близких знакомых не было). Не мог читать проституткам стихи всю ночь…
Различные облики принимали поэты разных стран и разных эпох. У Есенина в иных стихах возникал образ этакого разгульного гуляки, которому в жизни все «трын-трава». Таков был его лирический герой, но не таков был сам поэт. Это подтвердят все знавшие Есенина. Он был строг к себе, свои человеческие недостатки не прощал, оценивал их порой очень резко. У него была большая совесть поэта, совесть гения. Окружающие не всегда это понимали и многое упрощали в его поведении. Относились к нему подчас не очень серьезно. Оттого одно время был затуманен и извращен облик поэта.
Я рассказал то, что знал и помнил о Есенине-человеке. Это был человек очень сложный, тонко чувствующий, легко ранимый, стремящийся к большой дружбе и порой не подпускающий к себе людей особенно близко. Таков он был в жизни и таким остался в памяти тех, кто имел счастье его знать.
ЕГО МОЛОДОСТЬ
1
Я был не очень доволен, когда узнал, что со мной хочет познакомиться заведующий отделом печати крайкома товарищ Булыга. Дело было в Ростове в 1926 году (город тогда был центром Северо-Кавказского края).
Честно говоря, я ждал проработки. В самом деле, я ведь выступал на страницах газеты «Молот» почти ежедневно. Был чуть ли не единственным сотрудником отдела культуры. Писал о театре и кино, в которых хоть что-то понимал, о краеведении и археологии (в то время в нашем крае велись большие археологические раскопки), в которых старался разобраться, о живописи, в которой понимал мало, даже о музыке, в которой ничего не понимал.
За большим столом в отделе печати никого не было. И только в углу у шкафа какой-то, как мне показалось, мальчик рылся в газетных комплектах.
— Вы не знаете, где товарищ Булыга?
— Булыга — это я. Садитесь, рад познакомиться.
С первых нее слов я почувствовал доброжелательный, дружеский тон… Да, он выглядел еще мальчиком, я потом удивился, узнав, что ему все же было двадцать четыре года.
Меня удивила его большая эрудиция в вопросах литературы, да и вообще культуры, и, главное, внимательное и доброжелательное отношение, умение считаться с чужим мнением.
За некоторые оплошности он критиковал меня, но критика была преподнесена в такой форме, что в ней не было ничего обидного.
Несколько неожиданно для меня товарищ Булыга заговорил о моих стихах. Две тощие книжки этих стихов — посредственных и, конечно, формалистических — вышли в Ростове и Харькове еще в самом начале двадцатых годов. В двух сборниках я печатался с так называемыми «ничевоками», и меня поэтому считали «ничевоком», хотя на литературных диспутах я выступал против этих «ничевоков» довольно резко. Товарищ Булыга все это знал.
Я сказал ему, что уже два с лишним года стихов не пишу, оттого что понял, что я не настоящий поэт.
— И так у нас водопад стихов, я не хочу быть графоманом!
— Ну, знаете, — сказал он, — так тоже решать нельзя, может, вы к этому еще вернетесь.
Он говорил восторженно, иногда, мне казалось, почти по-детски. Очень радовался успехам местных поэтов. Я знал, что эти успехи не бог весть какие, но было приятно, что этот человек — официальный руководитель, начальник — так доброжелательно относится к людям, искренне ценит чужие достижения.
— Почему, — спросил он, — вы не бываете на собраниях Северо-Кавказской ассоциации пролетарских писателей?
— Да ведь я беспартийный и не пролетарского происхождения.
— Ну вот, какая ерунда! Мы стремимся объединить вокруг нашей Ассоциации все литературные силы, и рабочих, и крестьян, и горцев, и интеллигенцию. Не все товарищи со мной согласны, но, кажется, мое мнение восторжествовало. Скоро выйдет журнал «Лава», это первый литературно-художественный журнал в нашем крае, и я приглашаю вас сотрудничать в нем.
Товарищ Булыга жаловался, что в городе трудно доставать книги, Публичная библиотека почему-то надолго закрыта, а остальные библиотеки слишком специальные. Я пригласил его пользоваться моими книгами. Он несколько раз заходил ко мне, был исключительно аккуратен и требовал, чтобы я записывал, какие книги он взял и когда принесет.
И я бывал у него. Занимал он маленькую комнату (думаю, метров восемь-девять, не больше). Кроме кровати, стула и стола, в комнате ничего не было.
— Все мое имущество, — сказал он, — помещается в чемодане.
Укрывался он простой солдатской шинелью.
Комната была расположена высоко, и оттуда открывался красивый вид на Дон и задонские степи.
Не сразу узнал я, что он участник гражданской войны на Дальнем Востоке. Дважды был ранен, кажется, довольно тяжело. Но сам он никогда не говорил об этом, не хвастал своими подвигами. В общем, я почти ничего не знал о нем, даже настоящей его фамилии не знал.
Один старый журналист познакомил меня с интересной повестью некоего Фадеева «Разлив». Во время одной из бесед с товарищем Булыгой я спросил, знакома ли ему повесть Фадеева «Разлив». Он ничего не ответил, только засмеялся, но я, разумеется, не понял значения этого смеха, даже немного обиделся.
Вскоре после этого я узнал, что настоящая фамилия Булыги — Фадеев, что он писатель и некоторые его произведения вышли в Москве.
А затем я получил приглашение от самого Булыги на чтение и обсуждение отрывков из новой его повести «Враги».
Я встретил Булыгу еще до этого
