Ознакомительная версия. Доступно 41 страниц из 204
меня уже и не спрашивали», – отмечает через десять лет К. П. Победоносцев[7].) «Московский Сборник» был исходной точкой, но не «законом и пророками» для императора Николая II.
Скажут, может быть, что это только догадки? Они подтверждаются всем ходом его царствования. Более прямых доказательств этому нет, так как государь с молодости отличался большой замкнутостью, мало кому доверял даже малую долю своих планов, своих задушевных дум. Разве только императрица Александра Феодоровна действительно знала государя до конца.
Император Александр III скончался в Крыму, и перевезение его праха в столицу, похоронные торжества, вплоть до водворения гроба в усыпальнице Петропавловского собора, заслонили дней на десять все остальное. Улицы С.-Петербурга были убраны траурными, черными с белым флагами. Огромные толпы провожали в могилу безвременно скончавшегося царя.
Только в первых числах ноября министры впервые явились со своими докладами к новому монарху. Они должны были, одновременно с разрешением очередных вопросов, посвящать его в общий ход государственной машины. И тут выяснилось, что государь был в курсе всех существенных дел, кроме наиболее секретных вопросов внешней политики. Он задавал Витте вопросы, свидетельствующие о том, что и в бытность наследником он ко всему внимательно присматривался.
Министр иностранных дел Н. К. Гирс – который, как свидетельствует в своем дневнике Ламздорф, «был в восторге от Его Величества», – один сообщил ему существенную новость: о весьма далеко зашедшем секретном соглашении с Францией. Государь тут же почувствовал, что в этом сближении таятся не только выгоды, но и угрозы в будущем: если оно уменьшает опасность в случае войны с Германией, оно в то же время увеличивает шансы такой войны, создавая новые плоскости трения. Он сознавал, что только превращение франко-русского союза в соглашение великих держав Европейского материка может действительно обеспечить мир в Европе и поддержание мирового первенства христианских европейских государств.
В первой циркулярной депеше, разосланной министерством 28 октября 1894 г., говорилось: «Россия пребудет неизменно верна своим преданиям: она приложит старания к поддержанию дружественных отношений ко всем державам и по-прежнему в уважении к праву и законному порядку будет видеть верный залог безопасности государства».
Но этими заверениями дело не ограничилось. Когда через два-три месяца был поднят вопрос об участии всех держав в торжественном открытии Кильского канала, государь заявил заведующему Министерством иностранных дел: «Весьма жаль, если Франция не примет участия. Мне кажется, что французы напрасно затрудняются ответом. Раз все державы приглашены, участие Франции необходимо наряду с ними».
«Какое нам, в сущности, до этого дело», – заносит по этому поводу в свой дневник гр. Ламздорф. Но государь считал, что России весьма большое дело до предотвращения новой войны в Европе…
Первым событием царствования было бракосочетание императора с принцессой Алисой Гессенской, имевшее место 14 ноября. Ввиду траура свадебные торжества носили скромный характер. При проезде царской четы из Зимнего в Аничков дворец государь распорядился убрать с улиц шпалеры войск на пути их следования, и народ, толпившийся на улице, теснился вокруг царских саней, впервые после долгого времени видя вблизи своего государя. «Это был красивый и смелый жест», – писал Journal des Débats, отмечавший, что новый монарх вообще свободнее показывается народу, нежели Александр III, живший под впечатлением трагической кончины своего отца.
Принцесса Алиса Гессенская, которая стала русской императрицей через три недели по восшествии государя на престол, была за всю жизнь лучшим другом и верной спутницей императора Николая II и в светлые, и в темные дни. Брак их был исключительно дружным и счастливым, и семейная жизнь государя омрачалась порою только болезнями детей. Государыня, всецело разделявшая мировоззрение своего супруга, мало касалась государственных дел до последних тяжелых годов его царствования.
Император Николай II глубоко уважал своего отца и не стал на первых порах менять его сотрудников. Он расставался с ними только постепенно, по мере возникновения деловых расхождений. В первые недели, еще в 1894 г., произошли только две существенные перемены на верхах: был уволен генерал И. В. Гурко с поста генерал-губернатора царства Польского и смещен министр путей сообщения Кривошеин[8]. Если верить Витте, отставка ген. Гурко объяснялась тем, что он поставил перед Государем «министерский вопрос»: исполните то, что я прошу, или увольте меня в отставку. Верно ли это в данном случае, проверить трудно, но несомненно, что государь не любил такого прямого давления; он считал, что министры (и высшие чины государства) не имеют права «ставить монарху ультиматумы». Увольнение министра путей сообщения произошло из-за того, что создалось впечатление, будто он пользуется своим служебным положением для личного обогащения. Хоть он при этом не делал ничего противозаконного в точном смысле слова, государь счел, что и недостаток осторожности в денежных делах недопустим для царского министра[9].
Увольнение ген. Гурко, совпавшее с милостивым приемом делегации польского дворянства, тотчас же породило толки об ослаблении «русификаторских» тенденций. В Варшаве это вызвало нескрываемую радость. Никакой принципиальной и резкой перемены курса при этом, однако, не было.
В русском обществе восшествие на престол нового государя породило прежде всего смутную надежду на перемены. В русской печати стали помещаться приветственные статьи по адресу молодой императрицы, в которых мимоходом высказывалось предположение, что она внесет и в русскую жизнь те начала, среди которых была воспитана. Интеллигенция считала преимущества западных государственных форм совершенно бесспорными и очевидными и была уверена, что жить при парламентарном строе – значит ценить его и любить…
На некоторых земских и дворянских собраниях звучали речи, смолкшие в царствование императора Александра III. Требование народного представительства, которое в эпоху императора Александра II именовалось «увенчанием здания», выдвигалось снова.
И не только раздавались отдельные речи; были приняты всеподданнейшие адреса, выдвигавшие это требование в осторожных выражениях. Более радикальные земские элементы пошли рука об руку с умеренными, чтобы добиться возможно большего единодушия. Земские собрания выступали как бы ходатаями от значительного большинства русского общества. Конечно, тот шаг, о котором говорилось в земских адресах, казался ничтожным большинству интеллигенции. Ведь ее не удовлетворяли и западные конституции – достаточно для этого приглядеться к изображению иностранной жизни в русских оппозиционных газетах и «толстых журналах». Но лиха беда начать; рассчитывали, что после первого шага быстро последуют дальнейшие.
Император Николай II был, таким образом, поставлен в необходимость публично исповедовать свое политическое мировоззрение. Если бы он ответил общими, неопределенными приветственными словами на пожелание о привлечении выборных земских людей к обсуждению государственных дел, это было бы тотчас истолковано как согласие. После этого либо пришлось бы приступить к политическим преобразованиям, которых государь не желал, либо общество с известным основанием сочло бы себя обманутым.
Говорить «нет» в ответ на верноподданнические адреса всегда нелегко. Если бы та внешняя черта характера государя, которая так раздражала
Ознакомительная версия. Доступно 41 страниц из 204
