когда уже в девяностых крупные СМИ, сохранив старые советские названия, принялись копаться в грязном белье политиков и артистов. По факту из аналитических изданий они превратились в развлекательные таблоиды, где ту же голую женскую грудь печатали к месту и не к месту. Даже на первых полосах, где еще недавно публиковали, скажем, фотографии героев труда или ветеранов Великой Отечественной. Я уж молчу про издания новой формации, среди которых одни специализировались на звездных свадьбах, разводах и внебрачных детях, а другие — на мистике и конспирологии.
Однако тут, в моей газете, я планирую тщательно за этим следить, и «желтизна» будет использоваться исключительно как прием в комбинации с другими, а ни в коем случае не как идейное наполнение.
— Евгений Семенович, София с Леонидом скоро подойдут, а Виталия Николаевича еще нет на рабочем месте, — тем временем виновато, словно это ее самой не было, доложила Валя.
— Как так? — воскликнул я, посмотрев на часы и увидев, что стрелки показывали четверть девятого. Нехорошо. — Соедините меня с ним по домашнему номеру.
В двадцатых годах двадцать первого века журналиста редко застанешь в кабинете. Особенно журналиста сетевого издания и особенно после пандемии ковида, когда все резко ушли на удаленку. Ведь зачем ехать в офис через весь город, когда можно позавтракать и спокойно сесть с ноутбуком у себя в комнате? Был бы интернет, и работа всегда с тобой. Но тут, в СССР образца тысяча девятьсот восемьдесят шестого года, не было такой роскоши как удаленка. Журналисты собирались в редакции к девяти утра, после чего рассасывались по кабинетам или заданиям «в поле».
— Евгений Семенович, — прервала мои размышления секретарша. — Старший корреспондент Бульбаш на проводе.
— Виталий Николаевич, — укоризненно заговорил я в трубку, услышав невнятное бурчание. — Ты что, даже еще из дому не вышел? Что молчишь? Стыдно? Бери ноги в руки, вызывай такси и дуй в редакцию! Или, погоди, давай я за тобой машину пришлю!
Предложив это Бульбашу, я мысленно плюнул сам себе в лицо. За каким Энгельсом я мок под дождем и трясся в автобусе, если мог накануне договориться с завгаром о служебной машине? Судя по тому, что Валя ничего мне не сказала, по умолчанию за моей персоной не приезжают. Значит, или Кашеваров был в этом плане демократичным, или существовал какой-то определенный порядок действий. Впрочем, это я выясню позже.
— Жень… — голос на другом конце провода звучал странно, но при этом смутно знакомо. — Ты это… Прости меня. Не выдержал я. Уволишь?
«Да он пьян!» — неожиданно осенило меня.
— Сильно поддал? — тихо спросил я вслух. — Только честно!
— Не повторится, — принялся бормотать Бульбаш. — Ты же знаешь, я не подведу… Текстик сдам вовремя… Если что — ночью, ты же знаешь.
И вот тут я не выдержал. Этот длинный старший корреспондент, чтоб его мухи съели, нажрался, тормозит мне эксклюзив с кладбищенскими вандалами и еще бормочет про «текстик ночью»!
— Послушай, Виталий Николаевич, — тихо, но зло начал я. — Мне только что звонил капитан Величук, сказал, что его парни схватили подозреваемых! Соня с Леней уже здесь, — я действительно слышал их голоса за дверью, но они, явно смутившись моего тона, не торопились входить. — Ты мне нужен для гребаной сенсационной статьи! Для бомбы! Для пушки, если хочешь! А ты что? А ты жрешь посреди недели!
— Прости, Жень… — стыдливо бормотал он. — Я возьмусь за себя, возьмусь… Хочешь, я пешком до милиции дойду?
— Вот еще не хватало! — выпалил я. — Сегодня сидишь дома и приводишь себя в порядок. А завтра — слышишь? — в половину девятого у меня в кабинете как штык!
Тут я вспомнил, что в восемь меня ждет у себя красивая докторша Аглая Ямпольская. Нет, к восьми тридцати я вряд ли освобожусь, надо это учитывать.
— Впрочем, ладно, — я сделал вид, что сменил гнев на милость. — С утра у меня дела, так что приходишь утром, регистрируешься у Валентины и чешешь в свой кабинет, начинаешь скрипеть пером. Понял меня?
— Так точно, — на эту короткую фразу Бульбаш собрал, наверное, все свои оставшиеся силы.
— Отбой, — сказал я и бросил трубку. — Соня, Леонид! Зайдите!
Глава 10.
В милицию я, как и планировал, отправился вместе с журналистами. Дождь по-прежнему лил как из бочки, но в черной «Волге» было тепло и сухо.
— Не зная горя, горя, горя, в краю магнолий плещет море… — словно издеваясь, пела магнитола голосами ВИА «Ариэль». — Сидят мальчишки на заборе…[9]
— Эх, сейчас бы и нам в край магнолий, — мечтательно протянул фотограф Леня.
— А я бы съездила в Норильск, — неожиданно выдала Соня.
— Да ну? — я даже повернулся к ней, изогнувшись йогом.
— У меня мама там была у подруги в гостях, — улыбнулась девушка. — Фотографии привезла, нам с отцом показывала. Представляете, там прямо посреди города оленьи упряжки, люди в тулупах. А на заднем фоне — красивые здания. И снег идет.
— Красиво, — согласился я.
— Евгений Семенович, — неожиданно серьезно сказала Соня. — Не увольняйте, пожалуйста, Виталия Николаевича. Он ведь хороший журналист…
— И что мне толку? — возразил я. — Вот где он сейчас, когда так нужен?
— Мы его на поруки возьмем, перевоспитаем, — мягко, но при этом настойчиво продолжала меня уговаривать девушка. — Дайте ему шанс.
— Давал уже, — я вздохнул. — Много раз.
— Пожалуйста…
— Хорошо, — я согласно кивнул, потому что сам не хотел увольнять Бульбаша. Особенно с его милицейскими знакомствами. — Попробуем вытянуть товарища из объятий зеленого змия…
На этой моей фразе «Волга» как раз подкатила к зданию отделения милиции, стандартной советской коробке с откатными воротами, как на предприятиях. Во дворе стояли потертый уазик в желто-синей расцветке и бежевая «шестерка», возле которой смолил папиросу колоритный водитель лет семидесяти. На черную «Волгу» с хромированными бамперами и молдингами он посмотрел с философским спокойствием.
Мы вышли из машины практически одновременно, но я, взяв на себя инициативу, как и положено главреду, уверенно направился первым ко входу. Внутри нас встретил зычный голос дежурного милиционера, который переписал наши удостоверения и затем указал направление, куда идти.
— О! — по пути нам попался стиляга Апшилава. — Товарищи журналисты, приветствую! Вы к моим архаровцам?
— К ним самым, — подтвердил я. — Как они там?
— Просто песня, — ухмыльнулся следак. — Знаете, что говорят? У них там просто целый заговор против сыночки. Мы-то сначала по одной из фотокарточек на его зазнобу вышли, которая из него кровь будто бы пьет. Потянули за ниточки, выяснили, что там затяжной семейный конфликт… Приехали к ним домой, а они даже свои приспособления не убрали. И веревки, похожие на те, которые к дереву были примотаны. И гробики, только пустые, без фотокарточек. А потом, как мы все это описывать начали, из них обоих как полилось! Там и соседка по коммуналке, которая на его комнату претендует, и начальница в горстате.
— И что? — удивился я. — Они их так припугнуть, что ли, решили?
— От ребенка отвадить, — снова осклабился Апшилава. — А ребенку, на минуточку, сорок лет! выпускник Калининского института, матфак. Вернулся в родной Андроповск статистику поднимать и ведьму встретил, — следак хохотнул. — Так они будущую невестку называют, не любят ее, страсть как.
— А начальница — тоже из ведьм? — я улыбнулся, настолько эта история была смешной и дикой одновременно.
— Вот у них и спросите, — Апшилава развернулся и махнул рукой в приглашающем жесте. — Я за чаем шел, но раз такое дело… Посижу с вами.
Мы прошли вместе с ним по коридору к одной из похожих друг на друга дверей. Рядом с ней стоял рослый милиционер, который откровенно скучал. Думаю, и сам наш провожатый понимал, что вряд ли парочка пенсионеров, даже устроивших такую бучу на кладбище, совершат попытку побега. Но советская милиция на то и советская, чтобы был порядок.
Апшилава открыл дверь, вошел сам и кивнул, чтобы мы не стеснялись.
— Полюбуйтесь, товарищи журналисты, — нарочито громко сказал я. — Вот они, эти субчики.
На двух поставленных у стены стульях сидели типичные пенсионеры шестьдесят плюс. Дедок в белой тканевой кепке, застиранной рубашке и аккуратно выглаженных штанах со стрелками. И бабулька в цветастом платке, сразу глянувшая на нас исподлобья.
— Здравствуйте, — поздоровался я, и Леня с Соней последовали моему примеру.
Самое главное, не показывать свое превосходство и не осуждать стариков. Войдешь им в доверие, и они, почувствовав если не союзника, то хотя бы понимающего, сами выложат тебе все и еще немного сверху.
— Доброго дня, — отозвался дед, а его жена по-прежнему сверлила нас молчаливым взглядом.
— Вы не возражаете,
