твари, и тогда, возможно, огонь погаснет. Это единственный шанс вырваться отсюда.
– Вот здесь как раз, – грохотало существо, – спрятана главная проблема. Для большинства людей самое дорогое – это их собственные жизни. Но не для меня, брат. Моя жизнь без написанного шедевра не стоит ничего, а с шедевром – и того меньше.
Орудуя правой рукой за спиной, я закрыл крышку ноутбука. Ладони вспотели, и я долго не мог приноровиться к корпусу так, чтобы он не выскользнул в самый ответственный момент.
Степан тем временем вещал:
– Помнишь, как я сказал, что не знаю, чем пожертвовать ради написания шедевра? Я не врал. Зато теперь знаю. Как оказалось, никого и ничего дороже тебя в моей жизни нет. Не противься, и все быстро закончится. Каждый из нас получит то, чего хочет.
– Это я, чего, сдохнуть хочу, по-твоему? – просипел я не своим голосом, все еще пытаясь ухватить компьютер. – Чтобы ты стал знаменитым, а я – мертвым? Где-то тут вранье!
По комнате заплясал мощный, будто усиленный эхом, смех существа.
– Что ты читал перед тем, как прийти? Кафку, если не ошибаюсь? Бодрствовать кто-то должен! Ты сам выбрал это! А как тебе другое из Кафки? Мертвый Дон Кихот хочет убить мертвого Дона Кихота; но для этого ему нужен хоть один живой кусочек, который он и выискивает мечом – настолько же непрерывно, насколько и безнадежно. В этом занятии кувыркаются оба мертвеца неразрывным клубком через все века[4]. Мы с тобой оба мертвы, брат! Целую вечность мертвы, и другого нам не дано!
Книга на полу вспыхнула ярким лиловым пламенем, и строки выплыли из нее, расположившись в воздухе перед лицом Степана. Язык этот был мне не понятен. Существо стало громогласно читать слова по мере того, как они всплывали. После прочтения строки исчезали, растворяясь в раскаленном воздухе, на их место поднимались новые.
Воспользовавшись тем, что Стёпа отвлекся на чтение, я подтолкнул ноут левой рукой так, что правая смогла прочно схватить его, и со всей силой, выкинув руку из-за спины, швырнул компьютер точно в голову монстра. Ноут пронзил лиловые строки и должен был разнести башку псевдо-Степана, но тут его лицо разделилось вертикальной полосой, половинки разошлись в стороны, обнажив внутренности.
На меня глянула ярко-алая зернистая масса с находившимися в постоянном движении багровыми струями, образующими воронку. Воронка поглотила ноутбук, чавкнув, как густая болотная жижа. Из массы на пол брызнули бордовые сгустки, заляпав собой книгу.
Я провел рукой по волосам и удивился тому, какие они короткие и жесткие. Весь череп был испещрен свежими порезами, кожа горела и пульсировала. По телу пробежала дрожь. Я опустил взгляд и понял, что в какой-то момент успел снять одежду. Стало тошно. Не стоило расставаться со стеллажом, именно с него у меня все началось.
Существо продолжило читать, а щель на лице стала расти, удлиняясь вниз и разрывая тело надвое, открыв такое же алое слизистое нутро. Створки увеличились, охватывая собой всю комнату и опоясывая меня с двух сторон.
Прежде чем они сомкнулись и приняли меня в извергающее смрад лоно, я увидел в самой глубине своего угасающего сознания белый лист бумаги и подумал, что, пожалуй, хотел бы узнать, о чем будет этот мой шедевр.
Наталия Лиске
Фантомы
– За каждым агентом следуют минимум два фантома. – Артур замолчал, будто ждал, что я начну спорить. Я лишь пожал плечами: он – агент, ему виднее.
Мобильник на столе пискнул, принимая сообщение. Цифры на экране мигнули: четыре утра.
Я поморщился: рисунки были закончены, оставалось написать письмо, прикрепить файл и отправить, но я не хотел делать этого при Артуре. Через два часа желтоголовый грузовик заберет гробы, я отдам ключи от склада и, наконец, буду свободен.
– Бояться нужно не мертвых, – бормотал Артур. Он не смотрел в мою сторону. Говорил тихо, почти неслышно, словно пытался убедить в этом не меня, а самого себя.
Я промолчал. Работая сторожем на складе похоронного агентства, я давно понял, что живые были гораздо хуже. Я часто слышал, как родственники, выбирая гроб и венки, вспоминали старые обиды, липким шепотом пересказывая грехи покойника. Под видом правды бесстыдно обнажали тайны того, кто уже никогда не сможет ответить, а после, смиренно потупясь, покупали траурные ленты с надписями: «дорогому», «любимому», «незабвенному».
Артур протяжно зевнул, потер глаза, прошелся, разминая затекшие ноги.
– Зря ты, Пашка, вернулся, зря, – ворчал он, меряя шагами комнату, – кто умножает познания, умножает скорбь. Екклесиаст, глава первая, стих восемнадцать.
Артур любил цитировать Священное Писание и всегда находил нужную фразу. А когда красноречия не хватало, он открывал рабочую сумку, где рядом с договорами на ритуальные услуги, каталогом гробов и рекламой крематория лежала Библия. С ней он не расставался никогда. Перед оформлением заказа на похороны он, будто случайно, доставал Библию, клал перед заплаканными родственниками покойника, и вид этой книги в кожаном переплете, с множеством разноцветных закладок внутри, оказывал на клиентов гипнотическое действие.
– Не скоро совершается суд над худыми делами; от этого и не страшится сердце сынов человеческих делать зло. Екклесиаст, глава восьмая, стих одиннадцать, – говорил Артур.
И под его холодным пронизывающим взглядом становилось неуютно и стыдно. Хотелось раскаяться и отдать любые деньги, откупаясь от совести, словно этот сероглазый юноша мог забрать тяжелое чувство вины перед теми, у кого больше нельзя попросить прощения.
Я не боялся мертвых. Но сегодня в привычной тишине склада я не чувствовал себя в безопасности. Не потому, что за дверью комнаты темными рядами тянулись вереницы новеньких, пахнущих лаком и древесиной гробов, высоких, в человеческий рост металлических крестов, тяжелых венков, украшенных цветами и лентами, и стальных табличек с каллиграфически выгравированными фамилиями. Нет, я давно привык к этому. Гробы и кресты не пугали меня, как шофера не пугают дорожные знаки, а пожарного – языки пламени.
Дело было в другом. Прислушиваясь к уличному шуму, я боялся узнать среди ночных шорохов и редких всхлипов автомобильных клаксонов звонкий стук каблуков Киры.
Чтобы не думать о ней, я подошел к окну. Сквозь тонкие пластины жалюзи я разглядывал пустую улицу, темные окна больницы напротив. Желтый свет фонаря отвоевывал из ночного плена припаркованные возле дверей склада уазики с надписью: «Спаси и сохрани» и новенький внедорожник Артура, стоивший, по его словам, как квартира в Москве.
– Без окон, без дверей, – озираясь, бормотал Артур, – полна горница гостей. И где же вы прячетесь?
Я обвел взглядом комнату: прятаться было негде. Каморка ночного сторожа – пять квадратных метров: вешалка,
