И что так психовать?
Работы тут на всех хватит.
Так как печи пока ещё не растоплены и в комнате холодно, дочке я даю задание ходить-туда сюда, всё рассматривать, но ничего не трогать. Движения не дадут ей замёрзнуть, а не трогать, чтобы лишний раз не дышать пылью.
— Мама, а всё же… — спрашивает она, когда я избавляюсь от паутины над кроватью. — Что такое наложница?
Глава 11
Я перевожу взгляд на своё солнышко, сдуваю со лба прядь волос и отвечаю с улыбкой:
— Наложница это… особая девушка.
— Да? — Пелагея хлопает своими чудесными длинными ресничками. — Почему она такая особенная?
Я пожимаю плечом и делаю вид, что очень увлечена вытиранием пятна на полу. Но, конечно, в очередной раз уйти от ответа у меня не получится.
— У неё особый статус. Её уважают. И ей достаётся… ну знаешь… лучшее ложе. Оттого и наложница.
Пелагеша хмурится, пытаясь это понять, я хватаюсь за собственную тусклую идею.
Надо её развить и слегка подкрасить.
— Ну… как я поняла, дорогая, в этом мире большая проблема с кроватями. Кровать — это же ложе, знаешь?
— Да, — она кивает. — Я где-то слышала.
— Ну вот… Так как наложниц уважают, им достаются лучшие ложа. Кровати красивые. Так-то здесь очень мало кроватей. Так что нам повезло.
Я прикусываю кончик языка и замираю, надеясь на положительный исход.
Дочка рассматривает нашу будущую кровать очень внимательно. Затем качает головой и выдаёт многозначительно…
— Да… понятно, почему та тётя такая злая, мамочка. Это у неё просто кровати хорошей нету. Она же не наложница.
Я смеюсь, не сдерживаюсь, подрываюсь к моей девочке и обнимаю её крепко-крепко. У меня самой колотится сердце. Конечно, мне страшно. И будь моя воля, я бы вот так прижала её к себе и не отпускала никогда. Но нельзя показывать, что что-то не так. И сидеть сложа руки — тоже нельзя.
Дочурка, моя прелесть, моя послушная девочка — она выполняет всё, о чём я её прошу и даже не капризничает. Даже раньше дома так дела обстояли не всегда. Всё-таки часто болеет моя крошка и обстановка бывает очень нервной.
Но воздух нового мира как будто бы идёт ей на пользу.
Одно это уже радует и наталкивает на мысль, что всё это не зря.
Я вымываю комнату, мне очень хочется, чтобы всё сверкало, чтобы Пелагеша не дышала пылью. Чтобы ей было уютно. Отдаю в стирку постельное, которое здесь уже было.
Гилмор машет руками:
— Ишь какая! Да оно чистое… Самолично помню, как меняла… И никто больше-то и не лежал там!
— Ты в своём уме? — это говорю, не повышая голоса, чтобы не показаться истеричкой, и чтобы дочка не слышала ругани. — Они все в таком слое пыли… такое даже вообразить себе страшно. А ты предлагаешь нам на этом спать?
— Да отряхни и всё… Тьфу ты… — она и вправду плюётся, что заставляет меня едва заметно вздрогнуть. Вообще-то, полы я тут намывала! — Что, принцесса что ли нашлась тут? Напомнить тебе, кто ты?
— А тебе, — скалюсь, — напомнить о нашем разговоре? В шкафах нет белья чистого? То, что было прикрыто другими тряпками, должно быть не таким грязным. Пока этого хватит. Но всё здесь естественно нужно перестирывать.
— Да тут по-твоему орава слуг? Может, ещё шторы со всего замка поснимаем и будем в воде мочить?
Я хлопаю ресницами, уперев руки в бока.
— Конечно! А как иначе? Зачем нам орава? Сами справимся!
Теперь уже очередь служанки щёлкать… хлебалом. Наконец, она забирает у меня бельё, выпрямляется и делает веский вывод:
— Да ты, милочка, сумасшедшая! Такой как ты нет смысла всем этим заниматься!
Приходится только руками развести и усмехнуться в ответ:
— Да я и рада была… Но раз всё так запущено, что теперь, в грязи жить? Генерал вроде не собирается никуда уезжать… Хочешь, чтобы твой господин наблюдал всю эту грязь и пыль?
Гилмор морщится. Впечатление этот жест создаёт отвратное. Даже дочка где-то позади ойкает. Ой, лучше бы ей вообще не наблюдать за моим общением с этой женщиной.
— Он мужчина! Военный! Он привык на земле спать и землю есть! Ему, в отличие от некоторых, рюши подавать не надо…
— Какое неуважение, — отчеканиваю. — Просто вопиющая наглость. Надеюсь, что это блеф… И комнату мастера ты приведёшь в порядок как можно скорее. Или там чисто?
Гилмор снова морщится.
— Да где же он тебя такую неугомонную откапал? Не понимаешь, что я тут одна осталась, а замок огромный? Я пока основное сделаю, уже будет ночь… Мастер твой не король, чай умеет постель застилать. Как-то же справлялся на войне. Лучше бы с неё не возвращался.
Я не отвешиваю ей пощёчину только из-за того, что Пелагея рядом.
— Понятно. Здесь я закончила. По крайней мере, по верхам. Переночевать будет можно. Отведи меня туда, где можно взять бельё для нашей комнаты и комнаты генерала. Так же я хочу, чтобы ты показала мне его покои.
— Так не терпится, а? — служанка скалится.
Мне становится тошно, но я ей этого не показываю.
— Ну, разумеется.
Она скрипит зубами, но всё-таки слушается меня. Я решаю не оставлять дочку одну ни на минуту, поэтому и за бельём и в комнату мастера она идёт со мной.
— А что на ужин? — спрашиваю, когда Гилмор собирается уходить за очередной порцией дров.
Она передёргивает плечом.
— Каша! Что ещё? Там овощей-то с гулькин нос, овёс есть… Овса больше. Его и сварят. Да мясо какое-нибудь кинут туда. Всё-таки мужик теперь в замке.
— Не мужик, а твой мастер, — поправляю я её нервозно.
Я слишком боюсь этого нового мира, боюсь за дочку, поэтому цепляюсь за генерала, и уже в привычку вошло проявлять к нему уважение. Конечно, это будет длиться дальше, только если он покажет, что его слово чего-то стоит.
— А что за овощи?
— Да лук, морковка, картошка…
Я улыбаюсь во все зубы. Так, что даже пугаю её. Хорошо, что здесь нашлась привычная еда. Пелагея всё-таки привередливая.
— Можешь ты картошку сварить? Это будет даже быстрее, чем овёс.
— Картошку? Сварить? Из неё салаты делают, дура…
— Во-первых, не дура, а Варя. А во-вторых, потом покажешь мне, где кухня.
— Зачем?
Но я ей уже не отвечаю.
Жалко будет, если эта картошка какая-то другая. Я всё-таки буду надеяться на то, что она обычная и её просто ещё не распробовали.
Мы с дочкой заходим в покои мастера Вардена, они гораздо просторнее комнаты, что отведена нам. Я выглядываю в окно и замираю.
