случайно вломилась к нему в ванную.
– Он был голый? – шея подруги вновь вытягивается.
– Да, – признаюсь нехотя.
От одних только воспоминания об обнаженных ягодицах Алаева к лицу приливает предательский жар.
– Ого! – Диляра задыхается от переизбытка эмоций.
– Если ты сейчас спросишь «и как?», я тебя ударю, – предостерегаю на всякий случай.
Лицо девушки обиженно кривится, и я добавляю:
– Расслабься, Диль, он стоял спиной.
– Блин, вот это жаришка у вас! – она посмеивается. – Но мой совет все равно остается прежним: игнорь его. Безразличие – это лучшее оружие.
Отламываю кусочек сахарного теста и, положив его в рот, задумываюсь. Наверное, Диляра права. Единственно возможный способ взаимодействия с Тимуром – тотальное игнорирование его царской персоны. Я видела, как студентки провожают его восхищенными взглядами, а друзья заглядывают в рот. Я же изберу совсем иную тактику: притворюсь, что этого самовлюбленного типа не существует. Уверена, это будет несложно, ведь он, как и я, вовсе не горит желанием налаживать родственные отношения.
Главное – не реагировать на его колкости и всегда (всегда!) стучать в дверь ванной перед тем, как ее открыть.
Глава 11
Тимур
– Я так скучала, – выдыхает Вероника мне в ухо, а затем с укором толкает меня кулачком в грудь. – А вот ты, Алаев, тот еще негодяй! Все лето не звонил!
В девчонке перемешиваются противоборствующие чувства. Ее губы жаждут поцелуев, а уязвленная женская гордость требует скандала. Первое мне гораздо выгоднее, чем второе, поэтому я спешу ввалиться в ее рот своим языком. Меньше разговоров – больше дела.
Вероника приятно пахнет ванилью, а ее тонкая талия призывно изгибается под моими руками. Мне нравится, какая она: чуткая, трепетная, откликающаяся по первому зову. Разлука, определенно, пошла нам на пользу.
– Мне кажется, ты чуток подросла за лето? – выдаю насмешливо, хлопая ее по заднице.
Ланская – полторашка. Ее рост едва дотягивает до ста шестидесяти. При моих ста девяноста двух это не очень удобно.
– На мне шпильки, дурачок, – улыбается она, демонстрирую острые каблуки своих туфель, которыми при желании можно проткнуть человека насквозь.
– Специально для меня надела?
– Еще чего! – фыркает. – Ты слишком много о себе мнишь, Алаев!
– Я много о себе мню, или ты много обо мне думаешь? – издевки над Ланской еще со школьных времен доставляют мне удовольствие.
Вероника – вроде как моя бывшая. Все старшие классы мы то встречались, то расходились, то снова становились парой. В общем, драма по классике. Любовь-ненависть. Ненависть-любовь.
В конце одиннадцатого мы разругались, как нам тогда казалось, окончательно. Во время экзаменов даже не разговаривали. Правда потом, на выпускном, страстно-бурно примирились, но это никак не повлияло на мои планы. Я не хотел продолжать наши отношения. Собственно, поэтому и не звонил.
Однако сейчас, когда вдруг внезапно выяснилось, что Вероника поступила в тот же университет, что и я, мой интерес зажегся вновь. За эти месяцы она похорошела: загорела и как будто даже подкачала попец. Так почему бы не поразвлечься с ней еще пару-тройку раз?
– Заткнись, – она шутливо бьет меня в плечо. – Я о тебе вообще не думаю!
– Врешь, – снова притягиваю ее к себе и целую.
Перед глазами до сих пор стоят Вероникины слезливые сообщения, которые она строчила мне весь июль. Там просьбы вернуться чередовались с проклятьями. Но об этом сейчас лучше не упоминать. А то она опять распсихуется.
– Тим! – раздается за спиной.
Нехотя отстраняюсь от Ланской и оборачиваюсь: навстречу нам движется Ранель. Собранный, серьезный, с мрачным выражением лица – он всегда выглядит так, словно направляется на уличную стрелку. А татухи, рассыпанные по телу, и вовсе предают ему сходства с главарем какой-нибудь неформальной группировки.
Вот порой смотрю на Измайлова и недоумеваю, как меня угораздило сдружиться с таким фриком?
– Здорово, – когда Ран приближается, я жму ему руку. – Где шарахаешься? Первые дни учебы пропустил.
– Занят был, – отвечает коротко.
Когда речь заходит о его делах, Измайлов на удивление скуп на подробности. А я не из тех, кто насильно лезет друзьям в душу. Мы общаемся уже второй год, а я до сих пор лишь примерно представляю, где и на что он живет. Ран – темная лошадка, но меня это мало беспокоит. Его тайны – не мои проблемы.
– Только не говори, что ты тоже тут учишься, – Вероника брезгливо морщит носик.
Измайлов ей никогда не нравился. В основном потому, что в его компании я часто забывал о границах разумного и творил всякую дичь. Нику это, само собой, бесило. Она всегда мечтала встречаться с хорошим мальчиком, но раз за разом ошибалась дверью и приходила ко мне.
– Нет, я просто за Алаевым зашел, – Ран с издевкой скалится. – Щас как возьму его, как пойдем по бабам…
– Какой же ты придурок! – Вероника закатывает глаза и, обращаясь ко мне, добавляет. – Я думала, это приличное учебное заведение. Почему сюда всякий сброд берут?
– Осторожней, детка, – треплю ее по надутой щеке. – Не хами.
– Сброд? – Измайлову явно весело. – И это говорит девчонка, которая поступила на сраный Эконом за лям рублей в год.
– Что ты имеешь в виду? – Вероника хохлится.
– Милая, не надо быть экономистом, чтобы понять, что папины деньги, вложенные в твое образование, никогда не окупятся. Вряд ли ты хоть день проработаешь по специальности. Максимум твоих амбиций – это встретить богатенького девственника, открыть ему мир оргазмов, а затем быстренько, пока он не смекнул, что кайф можно найти не только между твоих ног, женить его на себе.
Наверное, вы уже догадались, что Ран тоже не жалует Ланскую. В основном потому, что, в отличие от меня, она всегда подчеркивает разницу их социальных статусов. Ну еще бы! Вероника – дочь замминистра строительства, а Измайлов – шпана без роду и племени. По крайней мере, именно так она к нему относится.
– Кто ты такой, чтобы рассуждать о моих амбициях?! – Вероника стремительно краснеет. Ее ноздри становятся шире, а брови смыкаются на переносице. – И вообще, Измайлов, завидуй молча!
– Я предпочитаю завидовать вслух, – Ран невозмутим. – Так честнее.
– Тим, – Ника переводит возмущенный взгляд, очевидно, ожидая, что я вступлюсь за нее. Но мне, если честно,
