пустую тару на заднее сиденье автомобиля. Вдруг кто-то увидит?
Бутылки нужно осторожно заворачивать в пакет и прятать, пока утром рабочего дня не настанет момент выкинуть их в мусорку на задворках одной из трех местных парковок.
Парковка за «Хол Фудс» подходила лучше всего.
Были и другие трудности. Безусловно, Дэн и дети ни за что не должны были ничего узнать или что-то заподозрить. Так что напиваться в стельку было нельзя, а выпивая, нельзя было подходить к ним слишком близко, пока бокал вина перед ужином не замаскирует запах.
Спасибо, Боже, за этот бокал. Не столько за алкоголь, сколько за прикрытие.
Само собой разумеется, Джен не могла выходить в свет в нетрезвом состоянии. Максимум слегка выпивши. Если мероприятие касалось детей, особенно если это было родительское собрание, алкоголь исключался совсем.
Садиться за руль в состоянии опьянения тоже запрещалось, кроме как по очень уважительным причинам. Забирать Хлою с тенниса было ужасно неудобно, еще неудобнее — ездить по зимним дорогам. Хорошо, что у Макса не было никаких кружков, так что Джен не приходилось его никуда возить, хотя постоянное присутствие в доме сына создавало логистическую проблему.
Приходилось учитывать рабочие звонки. Созваниваться с работодателем в нетрезвом состоянии было неправильно, но иногда неизбежно.
С самой работой было пятьдесят на пятьдесят. Порой алкоголь оказывал положительный эффект на творческие способности Джен. Не такой сильный, когда дело касалось всяких табличек. Писать имейлы подшофе было занятием рискованным.
В общем, алкоголь делал жизнь Джен очень сложной. Слишком сложной. В конце концов Джен это поняла.
Чего она не могла понять, так это как остановиться.
Ладно, это не совсем правда. Останавливаться было легко. Джен могла не пить неделями. Просто потом не могла не продолжить.
А дни, когда Джен выпивала, стали по-настоящему дерьмовыми. Обычно количество принятого алкоголя было небольшим. Но бывало, что она выходила за рамки разумного, и ей приходилось притворятся больной, оставлять на кухонном столе деньги курьеру, приносившему пиццу, и прятаться в кровати, когда дети возвращались домой. Дэн начал что-то подозревать. Уже не раз Джен совершала ошибку и брала телефонную трубку на бровях, каждый раз выдумывая несуществующую встречу с чокнутой родительницей, чтобы объяснить свою невнятную речь.
Понедельники почему-то проходили хуже всего. В один из них — на третьем году эксперимента под кодовым названием «Жизнь лучше с алкоголем» — Джен разрабатывала маркетинговую воронку для программы обучения в местном общественном центре и обнаружила у себя в руках «Кровавую Мэри». Было десять утра. Разглядывая рекламные материалы, она наткнулась на фотографию бассейна и вспомнила уроки плавания, на которые ходила вместе с Эрин Тирнан.
Боже мой… Я сделала кровавые понедельники реальностью.
Джен решила написать Эрин в Фейсбуке. Они не общались целую вечность, но Эрин лишь посмеется над этим фактом.
Джен вбила имя подруги в поиск, открыла ее страничку и посмотрела посты.
Вау! Большие перемены в жизни Эрин Тирнан. Элайза и Генри так подросли! Генри играл в лакросс. Элайза участвовала в школьном мюзикле и, похоже, присоединилась к тусовке готов. Они еще были в моде? Видимо, да — по крайней мере, в Сан-Франциско.
Эрин и Джон… развелись? Предсказуемо. Но все же… Она встречалась с другим мужчиной. Он выглядел как гик. Что удивительно для Эрин. Но, кажется, вместе им было хорошо.
А потом новый статус: Сегодня пять лет.
Что это значило? Пять лет чего? Прошло после развода?
У статуса было больше сотни лайков. Джен поглядела на комментарии.
«Поздравляю!»
«Горжусь тобой!»
«Один день за раз!»
«Продолжай ходить!»
У Джен заколотилось сердце, когда она поняла, что это значило.
Эрин Тирнан состоит в Анонимных Алкоголиках.
О, это сурово…
Очень-очень плохо.
Она, наверно, совсем расклеилась.
Джен перевела взгляд с экрана на свою «Кровавую Мэри». На полупустом стакане блестели капельки конденсата.
Почему у меня так колотится сердце?
В тот день она начала плакать и, по сути, так и не перестала. Ни плакать, ни пить.
Большую часть последнего года Джен провела в нетрезвом состоянии. Но не более восьми дней подряд.
Она задумалась о помощи. Ничего радикального, чтобы Дэн с детьми не узнали. Тайком Джен сходила на пару сессий с доктором Розенцвайг и только зря потратила деньги. Ее вторая мать, теперь постаревшая и, кажется, гораздо более пристрастная, не дала никакого совета, кроме «Сходите в группу взаимопомощи».
Смешно.
И все же в конце концов Джен настолько отчаялась, что поискала в Интернете «Анонимные алкоголики. Линкольнвуд». Встречи проходили в семь утра и в полдень, обе в Епископальной церкви на Хоторн-стрит. Спустя пару недель раздумий и сомнений, Джен заявилась на полуденную встречу во вторник и быстро обнаружила, что плакать в окружении незнакомцев куда хуже, чем в одиночестве.
Еще хуже было то, что не все на встрече оказались незнакомцами. Там присутствовал сосед Джен, судья Дистефано. Его жена недавно скончалась от болезни Альцгеймера. Он поднял руку и рассказывал об этом трем десяткам человек. Джен чувствовала одновременно и невероятную жалость, и всепожирающий стыд, как будто подслушивала очень личный разговор, не предназначавшийся для ее ушей.
Больше на встречи она не ходила. Каждый раз, когда она встречалась с судьей Дистефано (что случалось слишком часто, потому что он был на пенсии и половину свободного времени проводил за выгулом своей таксы Руби), он улыбался Джен так, что у нее внутри все сжималось от неловкости. Джен не могла понять: он просто проявлял вежливость или это была улыбка снисхождения к беспросветной пьянчуге, отказавшейся уверовать в их культ, где люди, как попугаи, повторяют заезженные клише.
Встречи Анонимных Алкоголиков вызывали у Джен неприязнь. Она решила, что справится сама. Ей просто нужен был пинок под зад, определенный знак, мол, бросай или все кончено. Например, назвать дочь лузером в Гугл Доке, а потом забыть об этом на следующее утро.
Когда вопрос касался алкоголя, Джен уже почти не осознавала границ, но она не могла позволить себе обижать собственных детей. Или саботировать поступление Хлои в университет — основную их цель на данный момент.
Это не я. Я лучше.
Я бросила. Теперь уже точно.
Я все.
Джен вытерла слезы и поднялась на ноги. Сегодня она сделает все запланированные дела: съездит в банк, купит продукты, отправит Руджерам инвойс, начнет искать работу, приготовит Хлое ее любимую курицу-пармезан на ужин и придумает, как извиниться, чтобы дочь ее поняла и простила.
Дописав список покупок, Джен вернулась на второй этаж, практически наслаждаясь острой головной болью, нарастающей с каждым шагом. Она разделась, взглянула в зеркало, скорчила гримасу, оценив
