прожившаго весь свой вѣкъ въ воздухѣ принциповъ и гуманныхъ стремленій. Если онъ даже и надѣвалъ на себя маску, то все-таки привыкъ жить во имя той или иной идеи. Изучить такого человѣка — значитъ войти въ цѣлый міръ дѣла, направленнаго къ добру.
Когда она сравнила втого тихаго, скромнаго человѣка, дышущаго терпимостью и вниманіемъ, съ «героемъ своего романа», какъ она выразилась про Малявскаго, разсказывая свою исторію, ей стало совѣстно за самоё себя. Она горько упрекала себя за то, что могла по доброй волѣ превратиться въ забаву для господина Малявскаго. Положимъ, у ней достало самообладанія, чтобы не сдѣлаться его любовницей; но она провела же нѣсколько недѣль въ поцѣлуяхъ и разговорахъ, гдѣ, кромѣ бездушія, хвастовства, а подчасъ цинизма, ея возлюбленный ничего не проявлялъ. Малявскій, правда, кончилъ тѣмъ, что навелъ на нее омерзеніе; но она все-таки выносила его дольше, чѣмъ слѣдовало дѣвушкѣ, непотерявшей чувства нравственнаго изящества. И еслибъ сегодня она не столкнулась съ такою личностью, какъ Кучинъ, ея хандра получила бы другой, болѣе печальный характеръ. Она рѣшительно не знала бы, гдѣ же живутъ люди, у которыхъ подъ оболочкой ума, знаній, условной порядочности бьется что-либо похожее на сердце, теплится огонекъ какого-нибудь человѣчнаго стремленія. Только боязнь за кусокъ хлѣба заставила бы ее выдти изъ апатіи, въ которую она со дня окончательнато разрыва съ Малявскимъ погружалась не по днямъ, а по часамъ. Да и то не предвидѣлось трагизма нищеты и голодной смерти. Она уѣхала бы въ провинцію и тамъ должна была бы скоротать свои вѣкъ, какъ доживаютъ его тысячи женщинъ: въ старыхъ дѣвкахъ или замужемъ за первымъ попавшимся зрѣлымъ холостякомъ, предлагающимъ въ обмѣнъ на миловидное личико даровую квартиру, столъ и туалетъ.
VIII.
Степанъ Ивановичъ явился на другой же день. Онъ показался Зинаидѣ Алексѣевнѣ гораздо пріятнѣе на видъ, чѣмъ наканунѣ. Она замѣтила также, что онъ попріодѣлся и волосы у него были приглажены. Онъ заговорилъ съ тономъ менѣе сладкимъ, но самый звукъ его голоса больше понравился ей. Онъ оглядѣлъ, ласково улыбаясь, комнату Зинаиды Алексѣевны и нашелъ, что у ней очень мило. О вчерашнемъ происшествіи онъ даже и не упомянулъ.
— Я желалъ бы, — началъ онъ: — познакомить васъ съ одной женской личностью… она своей пылкой натурой и воспріимчивостью прекрасно бы на васъ подѣйствовала; но въ настоящую минуту она отдалилась отъ меня и, кажется, слишкомъ поглощена своей личной жизнью. Сегодня же я васъ приглашаю пожаловать ко мнѣ, пораньше, часамъ къ семи: у меня соберется кой-кто.
— Будетъ вечеръ? — спросила Зинаида Алексѣевна.
— Какой вечеръ! Я вечеровъ никогда не даю. Маленькое совѣщаніе, гдѣ вы познакомитесь съ преобладающимъ характеромъ моей дѣятельности.
— Да кто-же вы такой? — весело спросила Зинаида Алексѣевна. — Я объ васъ все думала и никакъ не могла рѣшить. Вы чиновникъ?
— Я служу, — отвѣтилъ Степанъ Ивановичъ: — но не чиновникъ.
— Можетъ быть профессоръ?
— Я слишкомъ мало знаю.
Сказавши это, Кучинъ вздохнулъ.
— Во всякомъ случаѣ вы благотворитель, филантропъ.
— Пожалуйста, не употребляйте этого слова, — заговорилъ просительно Кучинъ. — Оно такъ опошлилось. Вамъ, когда вы ко мнѣ присмотритесь, покажется, пожалуй, что я поддерживаю или, лучше сказать, подслуживаюсь къ пустымъ и празднымъ затѣямъ важныхъ барынь, что я не понимаю, изъ какихъ побужденій большинство ихъ занимается такъ-называемыми добрыми дѣлами. Васъ я сразу же предваряю. Я вижу, какая вы умница.
Зинаида Алексѣевна поблагодарила его наклоненіемъ головы.
— Въ нашемъ обществѣ, — продолжалъ Кучинъ: — ничего нельзя сдѣлать безъ извѣстныхъ компромиссовъ. Нелѣпо было бы идти напроломъ, когда единственное средство чего-нибудь достигнуть — направить существующіе элементы такъ, чтобы…
Кучинъ запнулся.
— Чтобъ и волки были сыты и овцы цѣлы? — спросила Зинаида Алексѣевна и громко разсмѣялась.
Ей тотчасъ же сдѣлалось непріятно за свою выходку; но лицо у Кучина было такое, что она не могла воздержаться отъ этой прибаутки.
— Вы, пожалуй, и правы, — отвѣтилъ, нисколько не сконфузившись, Кучинъ. — Только волковъ тутъ нѣтъ въ тѣсномъ смыслѣ слова: есть тщеславіе и барская скука, а то такъ и ханжество. Вотъ вы хандрите отъ избытка силъ, а многія наши барыни — отъ неспособности на какое-нибудь живое дѣло. Онѣ умираютъ отъ скуки. Для нихъ всякое дѣло — забава. Требовать отъ нихъ сознательнаго служенія идеѣ было бы крайне наивно. Стало быть, нужно руководительство. Я одинъ не въ состояніи былъ бы сдѣлать одной десятой того, что мнѣ удается теперь, имѣя подъ руками сотрудницъ со связями и съ большими матеріальными средствами.
— Много у васъ ихъ? — спросила Зинаида Алексѣевна.
— Довольно; двухъ-трехъ вы увидите сегодня. И я васъ нарочно предваряю: не удивляйтесь тому, какъ я обращаюсь съ этими барынями: вѣрьте, что иначе нельзя. Вамъ, быть можетъ, кто нибудь станетъ говорить обо мнѣ именно на тему моего житейскаго умѣнья, — не смущайтесь такими толками. Иначе и быть не можетъ.
— Но какую-же главную цѣль имѣете вы? — спросила Зинаида Алексѣевна серьезно и нѣсколько задумчиво.
— Цѣль у всѣхъ насъ должна быть одна, — проговорилъ, закрывая глаза, Степанъ Ивановичъ: — не давать живымъ существамъ утрачивать свою человѣчность.
— Это слишкомъ обще, — замѣтила какъ-бы про себя Зинаида Алексѣевна.
— Напротивъ, дитя мое, — возразилъ мягко, но сосредоточенно Кучинъ: — это — ясная и вѣчная нравственная истина. А служить ей можно безконечно-разнообразными средствами. Вы увидите, что я ничѣмъ не пренебрегаю. Вамъ покажется даже, что я слишкомъ разбрасываюсь, но такимъ только путемъ и можно чего-нибудь достичь.
Онъ всталъ. Лицо его все изменилось — поблѣднѣло и сдѣлалось какъ-бы прозрачное. На Зинаиду Алексѣевну весь этотъ разговоръ навелъ особую, довольно пріятную щстому. Она точно окунулась въ тихія воды, гдѣ смолкло раздраженіе жаркой кожи. Ей даже не хотѣлось въ эту минуту разбирать содержаніе того, что сказалъ Кучинъ. Она желала-бы пробыть подольше подъ этимъ впечатлѣніемъ и не разстраивать себя никакимъ резонерскимъ вопросомъ.
— Придете сегодня? — спросилъ онъ ее.
— Непремѣнно! — вскричала она, и крѣпко пожала ему руку.
— Пораньше, часамъ къ семи.
— Буду сама аккуратность. и, пожалуйста, съ полною искренностью говорите мнѣ обо всемъ, что вы замѣтите страннаго въ моемъ поведеніи.
Она еще разъ пожала ему руку и проводила его до лѣстницы.
«Какъ это хорошо, — воскликнула она про себя, — быть убѣжденнымъ? Какимъ спокойствіемъ дышетъ все, что онъ говорилъ. Стоитъ только проникнуться извѣстной идеей, — и какъ человѣкъ перерождается. Вѣдь что особенно сладкаго въ жизни такого Кучина? Онъ долженъ бы тянуть сѣренькое петербургское житье, а теперь онъ чувствуетъ себя другомъ человѣчества, онъ направляетъ множество отдѣльныхъ усилій, онъ пользуется даже скукой и тщеславіемъ барынь для своей высокой цѣли. Завидная доля!»
И Зинаида Алексѣевна еще разъ горячо пожалѣла объ одномъ, что она такъ
