дрожащие губы. Печаль въелась в это лицо, как въелся порох и сажа в кожу Эмиля. Казалось, что слёзы выложили дорожки вдоль переносицы и на щеках этой женщины. Эти русла уже давно пустовали. Всех кого можно, она давно оплакала и не один раз.
— Как нет…а кто же меня заволок сюда?
— Я сама.
— Как же? — Эмиль покосился на кресло.
— А ты на него не гляди, я к нему не привязана. Долго ходить не могу, этого не отрицаю. Но мне девяносто, а не сто, могу чуть-чуть и на своих двоих пошуршать. С тобой конечно, сложно было. Но терпение и труд всё перетрут. Сначала одну ножку на коврик, потом вторую… Потом коврик потащила…медленно-медленно. На кровать положить не смогла, далеко. Уж прости.
— А нога? Вы бинтовали?
— Я.
— Вы врач или медсестра?
— Проживёшь на этом свете столько, сколько я, уж не такое сумеешь.
— Мда везёт мне… Простите за Бернарда, я не знал.
— Да ты на свой счёт не бери. Муж мой ещё в войну погиб. А сын в первую революцию. Чего уж там… — Речь старушки прервал приступ кашля.
Эмиль подорвался с места и быстро нашёл кувшин с водой. Наполнив первый попавшийся стакан, он поднёс его женщине.
— Спасибо.
— Вам спасибо. Вы мне жизнь спасли.
— Надеюсь, я об этом не пожалею. Ты есть будешь, сынок?
— Простите?
— Ну, ты небось оголодал совсем. Садись, угощу тебя, чем смогу.
— Нет, спасибо. — Эмиль не заметил, как расплылся в искренней улыбке, впервые кто-то проявлял к нему такую искреннюю заботу. — Я спешу. У меня боевой приказ. Нужно спасать сослуживцев. Ну и заодно взорвать кое-чего, забрать людей и привести других, чтобы уничтожить тех, кто тут засел. И всё это за два часа.
— Ну вот, уже пожалела… Как зовут-то тебя, Лётчик?
— Эмиль.
— Красивое имя.
— А вас?
— Агнесса.
— У вас благозвучнее.
— Как же ты с таким именем такое в мир несёшь? Взорвать, забрать, уничтожить. Друг друга не щадите, и людей не бережёте. Уж сколько мы настрадались…
— Так война…как иначе? — Отчего-то Эмилю стало стыдно.
— Война… Война это не просто слово. Не просто пострелушки и бомбёжки. Война это всегда причина. Ты-то знаешь причину своей войны? Не отвечай, вижу по глазам, что не знаешь.
— Но я знаю причину, по которой я на неё попал. Я хочу защитить вас. Защитить людей.
— Врёшь. И мне и себе врёшь.
— Не вру, честно. Я может, понял это недавно…может только сейчас. Но не вру.
— Запомни, Эмиль. Спасать можно не убивая и не разрушая. Это сложно, я знаю. Но порой, человек может сделать гораздо больше без этого. — Агнесса, подъехала вплотную к Эмилю и стукнула пальцем по карману с пистолетом.
— Жаль, я видимо так не умею. Простите, мне нужно идти. Где моя винтовка?
— Тама. Где и оставил. — Старушка качнула головой на балкон. — Я к ней не притрагивалась.
— Ясно. — Эмиль, прихрамывая, вышел на балкон и поднял винтовку.
Ночь удивительным образом преобразилась. Стало тепло. Вид ночного города даже без огней был прекрасен. Свет луны ровными мазками покрывал монументальные, готические строения и маленькие, классические домики. Как бы хотелось остановиться здесь.
— Ты куришь? — Старушка въехала вслед за Лётчиком. Балкон был столь мал, что они с трудом на нём умещались.
— Есть такой грешок.
— Будь добр, угости бабушку.
— Вам вредно. — Сказал Эмиль, вынимая из прохудившейся сумки портсигар.
— Это таким как ты, молодым, вредно. Мне уж всё равно.
Они молча покурили, каждый думая о своём. Скинули окурки на пол.
— Агнесса, можно я вас сфотографирую.
— Тфу, ты. На кой?
— Не знаю. Я всё важное фотографирую…
— Господи, я ж одета во что попало, и не накрашена…
— Нет-нет! Я хочу вас запомнить такой. Вы прекрасны.
— Ох, тоже мне. — Старушка поправила волосы и сложила руки на коленях.
Эмиль достал фотоаппарат и нажал на клавишу.
— Прислушайся к совету пожилой дамы, — Начала Агнесса после того, как исчезла вспышка. — бери своих служивых и бегите отсюда, богом молю. А лучше, беги сам. Не навлекай беды. Слышишь, Эмиль? Беги, сынок.
— Не могу, бабуль. Так надо. — Эмиль присел на одно колено и обнял старушку, положив ей голову на плечо. — Не могу я, понимаешь.
— Ты так мне его напоминаешь… — Агнесса обняла парня в ответ, от неё пахло топлёным молоком и воском.
— Что, похожи? — Эмиль оторвался от плеча и посмотрел полными слёз глазами ей в лицо.
— Вы молодые все на него похожи. — Старушка поправила рукой прядь волос на лбу парня. — Ну, ступай, ступай с богом. Дверь не заперта. Береги себя.
— И вы себя. Я к вам ещё приду. Обязательно.
Эмиль вышел из маленькой квартиры и быстро зашагал вниз по лестнице, закурив ещё одну сигарету. Ничего не замечая, он вышел из подъезда, будто всегда жил в этом доме и собирался на простую пробежку. На душе было очень легко и спокойно. Пропал вес винтовки и сумки. Перестали натирать ноги сапоги. Даже раны перестали болеть. Бычок полетел в мусорку. Эмиль ступил на дорогу. Только тут он вспомнил, где находится, и обнаружил себя прямо напротив здания комендатуры, у которого стоял не заглушённый грузовик. Тройка людей стояла у кузова и, не замечая незнакомца, что-то яростно обсуждала. Воспользовавшись этим, Эмиль перебежал дорогу и затаился за углом, вслушиваясь в этот разговор.
— Да я тебе говорю, то, что вы привозите жрать невозможно. Я с большей радостью проглочу подошву своих ботинок. Серьезно, девять из десяти банок консервов червивые…
— Слушай, Франц, мы то тут при чём? Нам что на складе выдали, то мы и везём. Скажи спасибо, что хоть какое-то снабжение есть. Если бы МДР-овцы подорвали свои склады, вообще нихрена б не было. Везли бы тебе самолётами и кидали бы так, на полосу. А ты бы с неё жрал.
— Да где это видано…
— Да чего ты с ним болтаешь, Фридрих. Пусть берёт бумагу, перо и пишет письмо начпроду. А потом берёт свою задницу и несёт это письмо на пункт. Если он продолжит заливать мне своё дерьмо в уши, я за себя не ручаюсь.
— Фридрих, Зигмунд, вы чего, ребят. Я ж не для себя. Я то кто? Тфу и растереть. Мне сослуживцев жалко. Но вы мне всё разъяснили. Ясно дело, что это МДР-овцы привыкли гниль жрать, вот и держат её на складах. Вы кстати чего привезли?
— Сапоги…чтобы ты пожрал нормально.
— Смешно. Позвать кого?
— Не надо. Дверь открой пошире, у нас тут всего ящика четыре. Мы начальника по снабжению сами найдём.
— Ну добро…
— Эй, Зигмунд, ты куда пошёл?
