стола косметичку, чтобы по пути привести себя в порядок, и вылетаю обратно, застывая на месте…
Потому что Мирослав Сергеевич стоит в коридоре прямо напротив входа на кухню и смотрит в ту комнату. Чёрт… Я не хотела бы, чтобы он видел.
И, видимо, это сожаление слишком отчетливо видится в моих глазах.
— Прости, Сонь, — говорит он мне, поворачивая голову, — хотел убедиться, что ты в порядке. Едем?
— Да, — киваю ему, а сама не знаю, как после всего с ним рядом находиться… Это даже хуже теперь будет, чем после секса. В сто раз больше неловкости. Потому что там был просто секс, а тут… Часть жизни, еще и далеко не самая приятная. Он не должен был этого видеть.
Глава 9. Мирослав
Блять… Как она живет в таких условиях? Как бедная девчонка в девятнадцать лет может вообще так жить?
Она же умница, красавица, исполнительная, правильная. Последнее, что я мог о ней подумать, что дома происходит такой пиздец.
Ей неловко, я вижу, и поэтому ничего не говорю, хотя спросить хочется много чего. Спрошу, просто чуточку позже. Пусть отойдет от всего, что только что было. Я видел, как тряслись ее руки, когда она замыкала тот единственный уцелевший замок, не хочу добивать ее. Наоборот — включаю музыку, чтобы расслабилась.
И она правда, кажется, немного отходит, когда мы наконец-то выезжаем со двора. Достает косметичку, открывает зеркало и наводит марафет, глядя туда, и я краем глаза поглядываю на нее, улыбаясь. На ней сегодня короткое платье. Она перестала носить такую длину ровно тогда, когда мы переспали. Просто перестала появляться на работе в мини. Не знаю, связаны ли эти два события, но чувствую, что да.
Не говорю ей ничего, не отвлекаю, просто еду на работу и всё-таки бросаю на нее взгляды. Она милая сейчас, особенно, когда сосредоточенно выводит на своих глазах стрелки несмотря на то, что машина не стоит на месте. Вот это навык!
— Принцесса, осторожно, тут лежачий полицейский, — предупреждаю ее, чтобы не осталась без глаза, когда машина подпрыгнет, и она убирает карандаш от глаза ровно в ту секунду.
— Ой… спасибо, — смотрит на меня смущенно. — Ничего, что я тут?..
Ей явно неловко. Словно она не стрелки рисует, а переодевается тут при мне. Дурочка.
— Да на здоровье, — пожимаю плечами, и она продолжает заниматься своими делами, а я продолжаю ее не трогать, пока мы не приезжаем на Западную в сервис.
Замечаю Марину, когда паркуюсь. Она стоит у дверей с сигаретой и что-то агрессивно печатает в телефоне. Вот всё равно что-то не то! Отталкивает, хоть убей, хотя потрахаться мне не мешало бы… Давно никого не было, и порой хочется так, что крышу рвет. Но вот отталкивает и хоть ты тресни.
И вместо того, чтобы всё-таки пойти у нее на поводу и утолить свои желания, я поворачиваюсь к Сонечке, которая с недовольством смотрит в лобовое на Марину, и говорю ей:
— Ты же помнишь, что мы вчера играли влюбленную парочку?
— Это вы ее играли! Я в спектакле не участвовала! — упрямится она, поджимая губы, накрашенные красивым блеском.
— Я тебя силой в игру затащил, отказываться уже нельзя. До конца давай, подыгрывай, — не оставляю ей выбора, выхожу из машины, открываю дверь Сонечке и подаю ей руку, а когда выходит — не отпускаю, так за руку и веду ко входу.
— Это издевательство, — шипит Соня, не сжимая мои пальцы в ответ.
— Молчи, принцесса, это для всеобщего спокойствия, — шикаю на нее. — Марина, доброе утро!
— Доброе, — говорит она, не скрывая недовольства и в одну затяжку докуривая сигарету.
— Отдаю вас в нежные руки, в час приеду, — говорю ей, а потом поворачиваюсь к Сонечке. — Принцесса, я поехал, жди меня, — снова наглею, чувствую, что скоро абсолютно точно останусь без яиц из-за своих выходок, но, как и вчера, наклоняюсь и целую ее в губы, задерживаясь на пару секунд.
Улыбаюсь, отпускаю Соню, возвращаюсь к машине, машинально слизывая блеск со своих губ. Вишневый. Вкусно.
* * *
Я весь день не могу отделаться от воспоминаний похода к Соне домой. Я обнаглел, вошел в квартиру без приглашения, но я просто подумал, вдруг ей понадобится помощь… А увидел то, что увидел, и радости от увиденного не испытал, конечно.
У меня всегда были нормальные условия для жизни, родители не жили богато, но всем всего хватало, дома было чисто и никто не вел себя… так.
В глазах Сони я видел отвращение от происходящего, но в них не было ужаса. То есть, очевидно, она привыкла! И как это может быть нормой, я ума не приложу. Мне внезапно хочется узнать о ней сильно больше, чем я знаю сейчас, чтобы как-то поддержать, возможно, чем-то помочь, если потребуется. Мы всё-таки не чужие друг другу люди, я ценю всех своих сотрудников. Но когда это взрослые мужики или уже замужние дамы, мне очевидно переживать о них стоит сильно меньше, чем о маленькой беззащитной Сонечке.
И я целый день думаю обо всё этом, пока по делам мотаюсь и даже просто сижу в кабинете, подписывая документы.
А еще надеюсь, что Марина не выжрала ей мозг окончательно, иначе я буду чувствовать себя виноватым, что принес еще одно издевательство в ее будни.
— Тук-тук, — говорит Еська, пару раз постукивая костяшками пальцев по двери в моем кабинете. — Можно?
— Тебе-то? Всегда, — хмыкаю. Можно подумать я мог бы позволить себе ее не впустить. Смешно.
— Как там Соня? — спрашивает она и я усмехаюсь. Думал, хоть минуту прожить в этом дне без мыслей о ней, но план провалился с крахом. — Вы попали домой?
— Ага, — киваю, и чувствую, как снова начинаю злиться. — Пришлось ломать замок. А там на кухне два пьяных тела, вообще невменяемые. Она переоделась, мы ушли, но, кажется, меня волнует это сильно больше, чем ее. Зачем она так живет, Есь?
— Если хочешь — спроси у нее, ладно? — отвечает мне, — Я не буду ее душу тебе изливать тут сейчас. Я просто зашла спросить, не нужна ли ей больше помощь.
— Очевидно, что нужна, — закрываю лицо руками. — Только она, кажется, так не думает.
— Ну так она взрослая девочка, может, сама знает, что со своей жизнью делать? Возможно, ее всё устраивает.
— Что устраивает, Есь? Посреди ночи ехать на другой конец города, потому что сожители спят бухие и не слышат звонки в дверь? Как это может устраивать? Тем более такую, как Соню. Она же тепличный ребенок явно.
— Чего тебя
