был красивый, и мне хотелось бы приручить его.
Вечерами все-все, кто жили здесь, собирались за большим столом, ели и разговаривали. Даже малышка Кассиона говорила, жаль, что ее никто не понимал, кроме меня. Зато ее мама, Тесса, сказала, что я лучшая нянька на свете. Это потому что у меня получалось успокоить малышку, если она капризничала. Но она капризничала только тогда, когда не могла объяснить им, чего же она хочет. А я всегда понимала и помогала ей. Мне было тут лучше, чем у Лурды, потому что меня никто не считал диковинным зверем, всем было все равно, какого цвета мои волосы и глаза, и я была будто бы их.
А потом приехал Травник и выгнал меня.
Он вошел, и я сразу поняла: вот самый главный человек этого леса. Хотя был он в простой одежде, потрепанных сандалиях, с обычной палкой в руках. Лита закричала:
– Папа! – и бросилась ему на шею. А он нежно погладил ее по спине.
Он поднял на руки Кассиону, поцеловал Тессу, пожал руку Вальтанасу… Он обедал с нами, а потом пошел с Дилантой лечить заболевшую козу. Но все, что он делал, будто имело какой-то скрытый смысл, я не могла его понять, будто вместо одного человека в дом зашли пять и говорят одновременно, но каждый – свое. У него был будто бы свой язык, такой же, как лесной, но другой. А еще он смотрел на меня. Он смотрел, будто очень недоволен, что я здесь живу. Будто уже понял, что я начала пускать корни в этом доме, и решил во что бы то ни стало выдернуть меня отсюда.
Ночью, когда все спали, я услышала разговор Вальтанаса и Травника. Они стояли во дворе и разговаривали тихо, но какое это имеет значение? Сказанные слова никуда не исчезают, они остаются в воздухе навсегда. И их несложно поймать, если правильно слушать.
Травник: …мне все это очень не нравится, Вальтанас. Слишком долго.
Вальтанас: Я понимаю, но ты что же, предлагаешь мне выгнать девочку в лес? Или отказать Страннику? Ты же знаешь, что мы не можем.
Травник: А еще я знаю, что эта девочка угрожает моей семье!
Вальтанас: Ну, ну, не преувеличивай. Всего-то маленькая девочка. Очень молчаливая к тому же.
Травник: А если кто узнает?
Вальтанас: Кто же узнает? У нас тут гостей не бывает. Только ты.
Травник долго молчал. Потом сказал:
– Я приеду в следующий раз на третий день новолуния. Ее не должно здесь быть, Вальтанас. Пусть Странник возвращается и уводит ее в другой дом.
– Трудно найти другой дом. В Империи их почти не осталось.
– А в Суэке?
– Ты забыл, что такое Суэк?
– Есть еще Объединенное королевство. Пусть отвезет ее лодочнице. И знаешь, если она и правда та, за кого он ее выдает, ей нужно быть на своей земле. Ей нужно прясть, а не болтаться по мирам.
Вальтанас вздохнул:
– Я скажу ему.
– Я просто волнуюсь за своих, – сказал Травник.
– Не оправдывайся, – бросил ему Вальтанас и пошел в дом.
Я сжалась под одеялом.
Лита обняла меня на прощание. Мы смастерили друг другу браслеты. Я выбрала для ее браслета ярко-голубые и оранжевые нитки, вплела в него камешек-бусину с Веретена, который оторвала от своих четок. Для меня Лита сделала сине-зеленый браслет с крохотной шишечкой посередине. Я решила, что буду носить его всегда. И всегда помнить Литу.
Харза сказал:
– Давай, привет там всем.
Я не поняла его слов.
Ойра украдкой вытирала глаза, и я сама обняла ее, чтобы утешить, ведь она так хорошо всегда заплетала мои волосы. Диланта дала нам в дорогу целую корзину еды, а Вальтанас сшил мне мягкие сапожки. Кассиона долго не хотела меня отпускать, кричала, чтобы я вернулась, потому что ей больше не с кем тут поговорить, никто ее не понимает, а Тесса ласково погладила меня по голове. Наконец мы с Ралусом отправились в путь. За плечами у меня был узелок с моими сокровищами. Я постоянно оборачивалась, и мне было грустно и хорошо оттого, что они долго стояли и смотрели нам вслед.
Лодочница из Хотталара
Следующие несколько месяцев мы с Ралусом скитались по лесам, городам, чужим домам, мы плыли на огромных парусных лодках, пересекая моря, мы ехали верхом на мулах и в повозках. Где-то мы задерживались на несколько дней, и тогда Ралус покидал меня, оставляя с чужими людьми, уходил по своим тайным делам, ничего не объясняя и не рассказывая. Никто не был мне рад, но никто не отказывал ему, будто всех этих людей, открывающих дверь после определенного стука, связывала общая клятва помогать, но не радоваться. Я тосковала по Лите и ее лесу. Мне хотелось, чтобы у нее все было хорошо, но почему-то, когда я думала о ней, на сердце становилось тревожно.
Люди, которые давали нам приют и хлеб, были все разные. Я запомнила угрюмого мужчину с желтыми глазами и длинными руками, его звали Барви, и он умел варить вкусный чечевичный суп. Я запомнила веселого мужчину огромного роста, широкоплечего, красивого, его звали Руф, его дом был увешан картинами. На прощание он подарил мне маленькую деревянную шкатулку с узорами. Я запомнила мужа и жену, они были чем-то напуганы, и мы жили на чердаке их крохотного домика. Но Ралус подолгу разговаривал с ними, и я видела, как от этих разговоров они успокаиваются, и вдруг оказалось, что они добры, приветливы и очень много знают о том, что происходит в какой-то Риле и окрестностях.
В одном из домов мы встретили интересного старика. Он был тощий и весь всклоченный, дерганый, с пронзительными синими глазами. Он долго изучал мое лицо, вертел мою голову туда-сюда, будто я какая-то диковинка, и бормотал:
– Так-так-так, вот это экземпляр… откуда же ты такая невероятная, а? Каких кровей?
– Хватит, Лура, – остановил его Ралус.
Всклоченный старик похихикал еще и отпустил меня, но весь вечер я ловила на себе его пристальный взгляд. А ночью проснулась от разговора.
Лура: …и я сбежал. Сначала не знал, правильно ли я его понял, но когда пришел к тайнику и увидел, что он забит самыми ценными, самыми любимыми его книгами…
Ралус: Ты вынес их?
Лура: Конечно! Хорош бы я был, если бы не вынес! Они все у меня здесь, но хозяйка ругается, надо уносить их, спрятать получше. Если их найдут, то точно сожгут!
Ралус: Ладно, я что-нибудь придумаю. Ну а брат?
Лура (вздохнув): Ничего не знаю.
