повеселить вас всех: больших и малых, молодых и старых! Я Петрушка, Петрушка, веселый мальчуган! Без меры вино пью, всегда весел и пою: Траля-ля! Траля-ля-ля-ля!..
Петрушка выхватил из-за барьера игрушечную бутылку и залихватски опрокинул ее в улыбающийся рот. После этого он вальяжно присел, закинув сапоги на барьер, и, постучав по ширме деревянной ручкой, недовольно прогундосил:
— Шарманщик! Ты что там, пьян с утра? Крути-ка музыку!
Шарманщик встрепенулся, поправляя усы, и вновь заиграла нехитрая мелодия, а Петрушка принялся паясничать и отплясывать, выкидывая коленца. Интермедию прервало появление чернявой куклы цыгана с кнутом за поясом. Цыган поклонился и заговорил густым басом:
— Здравствуй, Петрушка-мусье!
Петрушка в ответ заносчиво скрестил руки на груди:
— Здравствуй, здравствуй, фараоново отродье! Что тебе надобно, говори скорее, а то у меня недолго, враз надаю по шее!
— Петрушка-мусье, мне на ярмарке сказали, что тебе лошадь нужна.
— А, лошадь?! Нужна, нужна, нужна… А хороша ли лошадь? — с видом знатока поинтересовался Петрушка.
— Очень: под гору — бежит-скачет, а на гору ползет-плачет. А если в грязь упадет — сам тащи, как знаешь.
— Ха-ха-ха, ну тогда о цене сговоримся! — Кукла закатилась своим пронзительным дребезжащим смехом. — Поди-ка приведи!
Петрушка заговорщицким шепотом обратился к шарманщику:
— Что скажешь, старик, сколько давать за лошадь?
— Больше десяти целковых никак не давай! — помотал головой музыкант.
Тем временем цыган вернулся вместе с деревянной лошадкой.
— Ну и лошадка!.. Ай, ай, ай!.. Сколько тебе за нее? — покачал головой Петрушка.
— Немного, всего сто рублей.
— Дороговато… — угрожающе пропищал Петрушка и скрылся за ширмой, чтобы через секунду появиться вновь с огромной дубиной в руках. — Получи-ка лучше взамен палку-кучерявку да дубинку-горбинку и по шее тебе и в спинку!
Проказник в колпаке принялся под хохот зрителей охаживать цыгана дубинкой по голове. Покончив с цыганом, Петрушка обратил внимание на лошадь. Он прыгал вокруг и пытался взобраться на нее так и сяк, но всякий раз получал удары копытом и отлетал с потешными криками и бранью. Публика заливалась смехом и подзуживала героя. Наконец лошадь взбрыкнула и убежала, а Петрушка полетел за ширму и причитал оттуда о безвременной кончине добра-молодца, то есть себя.
Причитания прервало появление куклы-доктора в огромных очках. Муромцев невольно напрягся и вытянул шею. Доктор был одной из жертв убийцы-петрушечника. Сыщик инстинктивно оглядел толпу, но ничего странного не обнаружил. Тем временем на сцене кукольный доктор осматривал кривляющегося Петрушку.
— Тут болит?
— Чуть пониже!
— Тут?
— Чуть повыше!
— То пониже, то повыше! Встань да покажи!
Доктор в раздражении приподнял вертлявого пациента за ухо. Петрушка в ответ вскочил и шарахнул доктора по носу так, что у того очки съехали набок.
— Благодарю! Я, кажется, совершенно здоров!
— Тогда плати за лечение!
— Наше почтение! За что?
— Известно, за лечение!
— Хорошо! Сейчас, только за платой схожу! — Петрушка, зловеще потирая деревянные ручки, скрылся за ширмой и вновь появился с дубинкой. — Я бесплатно не лечусь, с тобою, Доктор, расплачусь!
Дубинка поднималась и опускалась под аккомпанемент визгливых криков и брани, пока кукольный доктор не повалился на барьер. На шум явился квартальный офицер с усами из конского волоса, подул в свисток и противным дискантом предъявил Петрушке обвинение в убийстве доктора. Последовали долгие препирательства, в которых герой, на радость толпе, гнусаво высмеивал и передразнивал недалекого «фатального фицера», а когда тот попытался отвести преступника в «холодную», Петрушка вытащил любимую дубинку, и полицейский был отлуплен под одобрительные крики зрителей.
Муромцев обернулся на Поплавского, надеясь увидеть его реакцию на подобное проявление кукольного вольнодумства, но тот наблюдал за виденным уже не раз представлением с непроницаемой скукой. Публика же пребывала в полном восторге, злодеяния, чинимые кукольным негодяем, вызывали у них лишь горячую поддержку и взрывы хохота. Петербургский сыщик внезапно почувствовал себя неуютно. Неужели ему одному происходящее на сцене кажется чем-то неприятным и зловещим? От криков, шума и пронзительного смеха куклы у Муромцева разболелась голова.
В это время торжествующий победу над соперниками Петрушка допекал вислоусого шарманщика новой причудой:
— Я задумал, старик, жениться. Что за жизнь холостого, все тебя обижают! А вот когда женюсь, приданое возьму… Ой, ой, ой, как заживу!
— И на ком же ты задумал жениться? — удивился музыкант.
— Ясно на ком — на дочке полицмейстера Цеховского! — важно ответил Петрушка под взрыв хохота в толпе.
— А приданого много берешь? — почесал голову шарманщик.
— У-у-у! Больше, чем сам стою!
Петрушка куражился и врал как мог, не замечая, как из-за ширмы приближалась собранная в комочек мохнатая фигурка, пока она не толкнула его под зад. Тот подпрыгнул от неожиданности и принялся прыгать вокруг новой игрушки.
— Что это, что это, старик?!
— Это барашек! — странным тоном ответил ему музыкант, отворачиваясь в сторону.
Петрушка в полном восторге принялся гладить мохнатое животное, приговаривая ласковые слова. Потом вдруг запрыгнул ему на спину, сделал, улюлюкая, несколько кругов вдоль барьера, когда рогатый комочек неожиданно скинул его, распрямляясь, и встал во весь рост. Это был не барашек. Это был черт собственной персоной. Кукла была изготовлена с пугающим мастерством — черт был вдвое больше остальных героев представления, поросший черными волосами, с крючковатым носом и длинным кумачовым языком, вырывающимся из зубастой пасти. Муромцев рассеянным жестом потер внезапно занывший висок.
Черт поддел Петрушку рогами и принялся терзать его, подбрасывая высоко в воздух. Руки и ноги куклы беспомощно болтались, Петрушка издавал пронзительные предсмертные вопли, пока черт не утащил его вниз сквозь картонные языки, символизирующие преисподнюю. Из-за ширмы раздался последний затихающий крик, и наступили несколько секунд жуткой тишины.
Но затем снова весело засвистела шарманка, а Яша, со своими прибаутками, пошел вдоль зрителей, собирая в шляпу деньги на водку для петрушечников и старого музыканта. Муромцев машинально кинул монетку и встал, растерянно озираясь. Поплавский подхватил его под локоть и ловко вывел через всю суматоху, прямо за сцену балагана.
За ситцевой ширмой, устало вытянув ноги, сидел на табурете тощий долговязый бородач и пил сбитень из дымящейся глиняной кружки.
— Добридень, дядя Миша! — приветливо подмигнул бородачу Поплавский. — Как ваше здравие? Вот, гляди, пан специальный сыщик из Петербурга приехал к нам. Поговорить с тобой хочет. Если нет у тебя срочных дел, конечно.
— Муромцев Роман Мирославович, — отрекомендовался сыщик. — Я хотел бы задать вам несколько вопросов по делу, которое мы сейчас расследуем. Оно связано с вашими э-э-э… представлениями. С Петрушкой.
— Вот как! Пан сыщик Петрушкой интересуется! — оживился дядя Миша. — И как вам наше представление?
— Весьма занятно и развлекательно. Признаюсь, таких ярких эмоций у публики я не видел ни в одном петербургском театре. И куклы… Вроде простые, но такие живые выходят, как настоящие. Скажите, а
