Начав жизнь нищенкой, я вдруг оказалась среди богатейших людей не только Империи, но и самой Совы. Я ощущала себя мошенницей, словно вселенная решила разыграть какую-то масштабную комедию. Ведь я не была аристократкой. Сколько бы Аутун ни толковал о равенстве, никто никогда не стал бы всерьез считать меня Правосудием. Даже Вонвальт, хотя и не родился сованцем, все же принадлежал к йегландскому дворянству.
Пока мы ехали к Императорскому дворцу, я окончательно раскисла. Эти мысли вкупе с сильнейшей головной болью вывели меня из равновесия. Мне казалось, что я совершенно не готова встретиться с самым могущественным человеком в Империи. В тот миг могущественные люди стояли мне поперек горла.
– Послушайте меня все, – тихо сказал Вонвальт, когда мы вышли из экипажа, обращаясь ко мне, Брессинджеру и сэру Радомиру. – Говорят, будто Император жесток и скор на расправу. Вы все это слышали, в том числе и из моих уст. Зачастую мне выгодно распространять подобные нелицеприятные слухи, поскольку так я могу склонять людей к моей воле, не прибегая к иным, более жестоким мерам. – Вонвальт продолжал говорить, а я тем временем заметила, насколько бледным и изможденным выглядит его лицо. – Конечно, Императора не назвать ни слабым, ни кротким; он суров и своим поведением часто внушает людям страх; но, по моему опыту, он в целом рассудителен. Относитесь к нему с должным уважением, и все будет хорошо.
– Вы хотите сказать… – начал сэр Радомир и закашлялся. – Мы что, тоже пойдем к нему? Все трое? Вместе с вами? Я думал, нас оставят ждать снаружи.
Вонвальт покачал головой.
– Нет, тогда бы я просто отправил вас к себе домой или оставил в Ложе. Вероятно, наша встреча затянется. И, кроме того, Император наверняка захочет выслушать свидетелей.
– Свидетелей?
– Он ведь уже поручил своему сыну повести Легион на север и взять Кругокаменск – разве это не означает, что Император полностью доверяет вашим словам? – спросил Брессинджер.
Вонвальт кивнул.
– Конечно, доверяет. И не я один отправил ему эти вести. Невозможно захватить в Хаунерсхайме целый город, чтобы при этом не поднялся сильный шум. Но вы упускаете главное. Император умен. То, что он выслушает меня, не значит, что он не захочет слушать других.
– «Тот, кто слышит лишь один голос, говорит с одним человеком; тот, кто слышит тысячу голосов, говорит со всем миром», – процитировала я Ротзингера.
– Видите? – сказал Вонвальт. – Хелена все понимает, а она вдвое моложе вас.
Я уже пожалела, что открыла рот, но порой мне очень уж хотелось сумничать и заслужить похвалу сэра Конрада. Я заметила, как Брессинджер и сэр Радомир искоса посмотрели на меня.
Вонвальт указал на огромный сводчатый вход в Императорский дворец.
– Идемте, мы теряем время. Не забудьте поклониться. Одного поклона в пояс будет достаточно. Если Император встанет, нужно сразу же упасть на колени – но не более того. Если перестараетесь, то рассердите его так же, как если бы вы вообще не оказали ему никаких почестей.
Увидев совершенно пустые выражения наших лиц, Вонвальт закатил глаза.
– Ради Немы, просто повторяйте за мной. Идем.
* * *
Поразительно, но почти ведь дворец был занят одним-единственным залом. Снаружи казалось, будто он набит комнатами и десятками миль запутанных коридоров. Наверняка все они тоже где-то имелись, но почти весь объем дворца был отдан под Зал Одиночества – тронный зал Императора.
Когда мы очутились внутри, я не удержалась и разинула рот. Мы шли по иссиня-черному мраморному полу, отполированному до блеска, и наши шаги эхом разносились по залу, как стук камней, брошенных в каньон. Изнутри этот огромный чертог казался даже больше, чем весь дворец снаружи. Создавалось впечатление, будто кто-то накрыл обширным потолком само небо.
В любом другом месте императорский трон выглядел бы внушительно, но в столь масштабном зале он казался просто крошечной точкой. Тем не менее, когда мы подошли ближе – а идти пришлось несколько минут, – точка превратилась в ступенчатый постамент из белого мрамора, на котором возвышалось гигантское кресло с золотыми коваными подлокотниками в виде голов Аутуна и с гигантской круглой спинкой, на которой был вышит знаменитый гобелен Клинера «Война за объединение трех изначальных сованских провинций». По обе стороны от трона лежали три печально известные боевые овчарки Императора – крупные, мускулистые черные псы с острыми ушами и красными глазами, хорошо знакомые врагам Империи. Слева от трона стояла статуя воина с головой волка. Ростом в семь футов, с черной, как будто намасленной кожей, этот истукан был облачен в белые одежды и держал в руках церемониальную алебарду, которой, казалось, мог разрубить человека пополам. Пока мы шли к трону, навстречу нам, к выходу из зала, двигалась вереница сутулых дряхлых советников в богатых одеяниях, которых отпустили перед нашим приходом.
Сам Император почти терялся среди этой роскоши и необъятной грандиозности.
– Сэр Конрад Вонвальт, – пророкотал он.
– Ваше величество, – ответил Вонвальт, низко кланяясь. Рядом, невзирая на его совет, сэр Радомир и Брессинджер рухнули на колени, не сумев сдержать непреодолимый порыв уничижения. Мне же удалось поклониться, но я никак не могла унять дрожь, и мои колени тоже подкашивались. Какой же невероятной выдержкой обладал Вонвальт, раз мог стоять прямо и разговаривать с Императором почти как с равным.
– Мы слишком долго не виделись, мой блудный сын, – изрек государь. Его интонация показалась мне добродушной. Я сразу же увидела в нем сходство с князем Горданом – такие же темно-рыжие волосы длиной до плеч и коротко остриженная борода. Однако кожа Императора выглядела грубее, и ее покрывали морщины, ведь он был стар, многое пережил и нес на своих плечах тяжкое бремя – правил империей, которая вела войну. Его надбровная дуга выступала вперед, скулы были острыми, нос – орлиным, и все это придавало ему суровый, царственный вид. Когда он говорил, его голос звучал глубоко и властно, и мне сразу стало понятно, почему Голос Императора назвали именно так.
– Да, ваше величество, – сказал Вонвальт. – Если позволите, я представлю моих слуг?
– Пожалуйста, представляй, – ответил Император. – Я всегда рад познакомиться с теми, кто присасывается к имперской казне, как щенки к матери. – По его голосу я слышала, что он шутит, но сомнения не дали мне расслабиться.
– Это моя ученица и секретарь, Хелена Седанка, – сказал Вонвальт. Я обмерла. Мне и в голову не приходило, что меня представят первой. Но ничего удивительного в этом не было, ведь, по всем правилам, в иерархии нашего маленького отряда выше меня стоял только Вонвальт. – Если будет на то моя воля, однажды она присоединится к Ордену и сама станет Правосудием.
Император повернулся ко мне. Я ощутила на себе
