не понимаю, как главе удалось меня уговорить поработать на него.
Он долго и вкрадчиво говорил про потенциал ребёнка – крайне замедленный метаболизм, который заодно замедляет и метаболизм моего тела. Не знаю, как на деле, но мой иммунитет стал крепче, я стала выносливее, и почти не изменилась за те одиннадцать месяцев, что нахожусь тут.
А ход моей беременности соответствует девятой неделе.
Глава молил о помощи, говорил аргументированно и я не устояла: стыд от своей глупости, страх порицания, страх вмешательства в здоровье, опасение о будущем, отрицание правильности и неправильности – всё смешалось тогда в моей голове. Я подумала: «Почему бы не взять паузу, чтобы все обдумать?». Мы договорились с главой, что я буду помогать им, пользуясь потенциалом ребёнка, до тех пор, пока избавиться от беременности будет безопасно. А потом будет аборт и я вернусь домой.
Глава не настаивал на рождении потенциала. Это склонило чашу весов.
Титул «худшая мать» – однозначно мой. В своё удовольствие пользуюсь потенциалом ребенка, считая дни до его смерти.
«Родители».
Своих я уже не помню почти: как переехала в Россию, домой больше не ездила. Стыдно признать, но уже не могу вспомнить их лица, внешность, даже какого они роста. Когда вернусь в мир, надо будет, наверное, навестить. Придется объяснить, конечно, где я была, что со мной случилось и почему все это время я не выходила на связь. Если меня искали, батя наверняка разозлился, узнав, откуда именно я пропала. Нужно будет объяснить, куда делся ребенок и от кого он вообще был.
Если б я знала. Неизвестно, когда вообще случилось это зачатие, с такими-то особенностями плода.
«Родители».
«Мама», «мать», «матушка». «Отец», «батя», «папочка». Тут ни от кого не услышишь подобных слов.
Мать Камела путалась с десятком мужиков и рожала детей всем, кто попросит: то ли миссия у неё была такая, то ли кто убедил её в живительной силе беременности – непонятно. Камел был случайным первенцем, рожать которого не просили – от этого, наверное, он так ко мне расположен, и моё решение в отношении ребёнка не осуждает.
Мать Ё-ны известная на весь мир пианистка и живет в Австралии. Отец – тоже пианист, только пьянствующий и в Москве.
Родители Рея потомственные педагоги: мать преподаватель математики в техническом ВУЗе, отец – физики в средней школе.
«Родители».
Мать Камела со стороны наблюдала, как очередной хахаль воспитывает из её старшего сына «настоящего мужика». Чем жёстче были методы, тем «настоящее», видимо, должен был вырасти Камел. Папашки и сбегали-то, наверное, испугавшись осознания, насколько жесткими способами расправлялись с пасынком. Последний был натуральным садистом, настоящим отморозком: из-за него Камел и попал сюда.
Ё-на не могла отличить сон от реальности, и, в конце концов, не придумала ничего лучше, чем в качестве проверки травмировать себя – во сне не больно и кровь не течёт. Однажды её, всю в крови и порезах, застукала мать и увезла в больницу, где, ничтоже сумняшеся, Ё-ну поставили на учет как суицидницу. Из-за этого потом Ё-не не дали визу в Австралию, и мать, немного посомневавшись, уехала без неё.
Родители Рея и вовсе сдали его в психиатрическую лечебницу из-за «галлюцинаций» – так они объясняли себе его потенциал. Рей, до того, как попасть сюда, лежал там дважды: беспрерывно находясь в контакте с людьми – натурально чуть с ума не сошел от постоянного ощущения крови. А родители, консультируясь с врачом, просили оставить сына подольше, раз тому не становится лучше.
«Родители».
Ещё никто на моей памяти здесь родителей не звал даже в бреду. Это заставило меня вспомнить о чём-то далёком, людском; заностальгировать.
Я и забыла, что это хорошее слово.
Это были мои чувства, мои ощущения, потому что если бы это был плод, он наверняка бы разозлился.
Четвертая
Долгое время я не могла понять, что происходит. Где я нахожусь? Почему я здесь? Что это за место?
А дальше становилось все только хуже.
Сначала появилась девушка, которая, вроде как, за мной ухаживала.
Пышное каре вьющихся медно-красных волос, сочащаяся звездным светом белизна кожи, усыпанные веснушками лицо и плечи, серо-зеленые глаза, очаровательный румянец, добрая улыбка. Она добро выглядела, добро говорила, добро смеялась – но не ответила ни на один из заданных мною вопросов.
Почему она избегает ответов?
Потом пошли странности посерьёзнее. Она сказала, что я могу называть её «Энола Гай», «Энола» или «Гай». Говорила она на чистом русском, и, не смотря на внешность, не похоже, что это её настоящее имя. Далее она объяснила правила: что я должна сказать, если хочу пить, есть или в туалет. Как мы будем проводить процедуры, с какой периодичностью. Спросила, не нужно ли мне что-нибудь прямо сейчас.
«Нужно! Скажи: где я и что со мной? Что происходит?!».
Она сказала, что на это может ответить только глава, он скоро придёт, и чтобы больше эти вопросы я ей не задавала: она не сможет ответить. И предложила вместо этого, если я хочу поговорить, поиграть в «слова».
Так я и поняла, что она – сумасшедшая.
Помню, как испугалась. Помню, как кричала, что похищение – это преступление, и меня будут искать. Помню, как требовала, чтобы меня отпустили домой.
«Энола» просто удалилась.
Меня охватил ужас.
Где я? Что происходит? Что со мной? Как долго я тут? Где мои родители? Меня ищут? Как отсюда выбраться? Что делать, если она придёт снова? Что делать, если она решит от меня избавиться сейчас?
Я металась по кровати и рыдала. Я была привязана, у меня все болело, и я понятия не имела, что со мной будет.
Что мне делать? Что делать? Что делать?
«Глава»? С ней есть кто-то еще?
Что мне делать? Что делать? Что делать?
Я лихорадочно шарила взглядом по палате в поисках какого-нибудь оружия. Они придут меня убить. Мне нужно за себя постоять.
На глаза ничего не попалось. Горячие слезы разъедали лицо. Страшно болела загипсованная рука. Простреливало в виске от каждого удара сердца. Я вытирала сопли о плечи, потому что иначе никак.
Никогда раньше я так не боялась за свою жизнь. И никогда в жизни не была столь беспомощна.
Прошло около часа, может, больше. Ни «Энола», ни «глава» не появлялись. Я немного успокоилась. Появились другие мысли.
Какой смысл им меня лечить? Оборудование вроде современное. Если это подпольная клиника и им нужны мои органы, то для чего лечат сломанную руку?
Если похитили меня ради выкупа, то почему так прямо не скажут?
Если я просто
