Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
его неделю назад, а Костя и вовсе пересекался с ним не чаще двух раз в месяц. Созванивались существенно регулярнее. По словам братьев, чего-то такого, что могло бы показаться признаком неблагополучия в состоянии отца, они не замечали. Впрочем, Константин припомнил, что некоторое время назад (где-то в конце прошлого месяца) отец по возвращении из США, куда он ездил по научным делам, очень резко разговаривал по телефону с каким-то большим «тузом» из федеральной власти. В чем суть их конфликта, Костя так и не понял. Он осторожно поинтересовался у отца – не может ли чем-нибудь ему помочь? Но тот, лишь улыбнувшись в ответ, заверил, что все нормально, что свои проблемы он обязательно уладит сам.
– А вы не запомнили хоть каких-то обрывков фраз из того разговора? – поинтересовался Гуров.
– Ну, когда я подошел к отцу, разговор с тем типом он уже заканчивал… – Константин напряженно наморщил лоб, припоминая фрагмент того разговора. – Запомнилась фраза, брошенная отцом: «То, что вы собираетесь сделать, можно сравнить лишь с крупным терактом! Вы хоть понимаете, сколько проблем это может повлечь?» – после чего он отключил связь. О чем и с кем дискутировал отец – я не знаю. В принципе, чего-то экстраординарного в этом споре я не усмотрел. Батя часто вступал в дискуссии со своими оппонентами, а таких всегда было в достатке. Но скажу сразу: несмотря на какую бы то ни было остроту спора, он никак не мог вызвать очень сильного напряжения нервной системы, которое могло бы повлечь инфаркт миокарда, причем в самой тяжелой форме.
В этот момент запиликал телефон в кармане Гурова. Извинившись, он достал свой сотовый. Звонил судмедэксперт главка Дроздов. Своим чуть занудливым, суховатым голосом он сообщил, что произвел общее обследование тела академика, выполнил вскрытие внутренних полостей тела и органов, а также блицанализ тканевых жидкостей. Согласно результатам первичной судмедэкспертизы, все как будто вполне соответствует картине обычного инфаркта, вызванного каким-то сильным стрессом. Но это на первый взгляд вчерашнего студента, ставшего судмедэкспертом. А вот человек с большим запасом профессионального опыта не мог бы не заметить хоть и мелких, но не характерных деталей для подобной патологии сердца.
Прежде всего, исходя из своего многолетнего опыта, Дроздов сразу же заметил, что сердце покойного и близко не имеет тех возрастных патологических изменений, которые могли бы привести этот орган к подобной катастрофе. Во-вторых, спазм коронарных сосудов, которые перестали пропускать кровь к обширному участку сердечной мышцы, имел несколько иную картину, в отличие от той, какую Дроздов видел в сердце инфарктников уже не раз. И если нервная система, управляющая работой сердца, – узел Ашоффа-Тавара и пучок Гиса, никаких патологий не имели, то волокна Пуркинье, иннервирующие сосуды и мышечную ткань пораженной части миокарда, имели какие-то странные изменения. Они больше всего напоминали «коротнувшие» провода в электронной схеме.
– Каких-либо ядов я пока не обнаружил, но есть ощущение, что данный случай инфаркта был искусственно спровоцирован какими-то боевыми токсинами, наподобие препаратов раувольфии, – все также предельно сухо сообщил Дроздов.
Поблагодарив эксперта за весьма ценную информацию, Лев пока что решил о факте возможного убийства академика на какое-то время умолчать. Почему? Следовало думать, что человек, в той или иной форме «угостивший» ядом ученого, скорее всего, не из каких-то «залетных» чужаков. Напротив, очень даже возможно, он из числа хорошо знакомых Семигорову. Поэтому если прямо сейчас факт убийства сделать всеобщим достоянием, то убийца, скорее всего, кинется прятать улики и заметать следы. Мало того, он может начать истреблять потенциальных свидетелей. То есть могут прерваться жизни еще каких-то людей, что никак недопустимо. Нет-нет, пусть тот, кто убил академика, насколько это возможно дольше будет пребывать в убеждении, что его гнусное дело навсегда осталось тайной за семью печатями и разоблачение ему абсолютно не угрожает.
– Что-то по работе? – сочувственно спросила Инна, когда он, закончив разговор, сунул телефон в карман.
– Да, наш судмедэксперт сообщил о результатах первичной экспертизы тела Святослава Дмитриевича. Ну, что сказать? Явных признаков того, что его смерть была насильственной, пока обнаружить не удалось. Поэтому на данный момент заключение таково: непосредственной причиной смерти стал обширный инфаркт миокарда неопределенной этиологии. Более точное заключение будет сделано по результатам углубленных исследований.
Его собеседники некоторое время хранили молчание, как видно, переваривая только что услышанное. Они испытывали разные чувства. Инна сомневалась в достоверности результатов экспертизы. Михаил и Константин явно были разочарованы. Семигоровы-младшие решили непременно добиваться повторной экспертизы. Григорий и Анастасия, как видно, не понявшие многого из того, что было сказано Гуровым, выжидающе молчали. Судя по печально-обреченному выражению их лиц, они уже смирились с тем, что за смерть их обожаемого, знаменитого родственника никто не понесет ответственности.
– Иннусь, а когда будут похороны нашего Свята? – скорбно спросила Анастасия.
Та, несколько растерявшись, неуверенно двинула плечами.
– Ну-у-у… Думаю, что когда полиция закончит все свои процедуры, когда судмедэксперты дадут окончательное заключение… – ответила она, вопросительно взглянув на Льва.
– Да, – Гуров кивнул. – Скорее всего, учитывая то, сколь известным и значимым человеком был Святослав Дмитриевич, исследования причин его смерти продлятся еще несколько дней.
Кивнув в знак согласия, Инна быстрым движением смахнула с уголка глаза непрошеную слезу. Неожиданно молчание нарушил Денис:
– Лев Иванович, я тут кое-что припомнил! Как-то мы разговаривали с папой… Это было около года назад. Говорили с ним о разном. И вдруг он сказал: «Знаешь, Денис, вечно жить нам не дано. Не случайно древние говорили: мементо мори – помни о смерти. Я не знаю, сколько мне отвела судьба, но о своем конце помню. Так вот, когда меня не станет, я не хотел бы, чтобы это дало повод к плачу и унынию. Они меня не оживят, а надрывать свою душу горем – штука самоубийственная. И еще о делах похоронных. Знаешь, Денис, меня всегда коробило от обычая целовать покойника перед погребением. Да, кто-то испытывает искреннюю любовь к тому, кто покинул этот мир. А кто-то всего лишь лицедействует, испытывая в душе отторжение. Зачем такие внутренние жертвы? Поэтому мое твердое и однозначное желание будет таким: никаких поцелуев, никаких лобзаний. Моя нетленная душа в этот момент будет где-то очень далеко. Какой смысл разыгрывать бурю скорбных чувств у материальной оболочки, обреченной обратиться в прах?» Что я хочу сказать? Видимо, отец еще тогда предчувствовал вероятность того, что он уйдет раньше, чем ему было предначертано… Знаете, Лев Иванович, я всем своим существом
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
