Пол сделал глоток из бутылки и облизал губы.
— Вы сказали, что эти люди путешествовали по всей земле. Почему вы думаете, что именно эту табличку не отдали Ною? Может, он сам все это написал или получил уже в готовом виде. Вроде как инструкцию. А потом кто-то перевез его сюда.
— Глифы, — отрезал Эдельман. — Ной не сумел бы ни написать такого, ни прочитать.
Пол пожал плечами, и на его лице отразилось смущение.
— Если эти надписи предсказывают Всемирный потоп здесь, в Перу, — сказала Коттен, — тогда идея про нескольких Ноев полностью перечеркивает библейский сюжет.
— Если это противоречит Книге Бытия, фундаменталисты будут не в восторге, — сказал Пол и повернулся к Коттен. — Это как с твоей «костью творения», только наоборот. — И добавил, участливо улыбнувшись: — Уверена, что хочешь идти дальше по этому пути?
— А сейчас у меня других путей нет. — Коттен посмотрела на Эдельмана. — Вы согласны, что Пол в чем-то прав насчет нескольких Ноев?
— Да, — ответил Эдельман. — Но есть еще одна загадка. Дело даже не в том, что именно здесь написано. У нас имеется предмет, которому тысяча лет, а на нем — надписи на языке, в котором объединены различные символы, принадлежащие разным культурам. В лучшем случае древний писец должен был бы потратить целую жизнь, чтобы вырезать все это, да и то при условии, что у него идеальный алмазный резец и все прочее. — Он махнул рукой в сторону хрустальной таблички. — Так что главный вопрос не в том, что там написано, а в том, кто это написал!
— Может быть, мы имеет дело с посланием, которое собственноручно написал Господь?
Туман
Уже похолодало и совсем стемнело, когда Эдельман, Пол и Ник расселись в обеденной палатке вокруг большого раскладного стола и принялись за торжественный прощальный ужин.
— Лучше бы мы наняли поваром американца, а не местного, — сказал Пол. — Не уверен, что смогу заставить себя слопать морскую свинку.
— А ты не называй ее морской свинкой, — сказала Коттен. — Называй ее по-перуански — куи, и станет легче. Кстати, по-моему, очень вкусно.
— Дело привычки, — сказал Эдельман и отправил в рот картофелину. — Между прочим, женщины чаще мужчин считают те или иные кушанья отвратительными. Отвращение — это инструмент, с помощью которого природа охраняет нас от болезней. Следовательно, женщины должны быть более чувствительны к таким вещам: они вынашивают и растят детей. Британские ученые установили любопытный факт: по мере того, как с возрастом снижаются репродуктивные возможности, снижается и порог чувствительности.
Пол потыкал вилкой нарезанное ломтиками мясо куи, не решаясь взять его в рот.
— В Корее нас угостили бы божественным супом, который называется «босинтанг», — сказал Эдельман.
— Боюсь спрашивать, что это такое.
— Бедный Тузик, — сказала Коттен и тявкнула.
Пол застонал.
— Я могу дать тебе адреса сайтов с рецептами самых экзотических блюд.
— Нет уж, я пас, — сказал Пол, ковыряя куи вилкой.
Ник наклонился и прошептал Коттен на ухо:
— Слушай, этот всезнайка достал только меня или тебя тоже?
Она ответила легким кивком. Коттен все больше уставала от непрекращающегося потока энциклопедической информации, которую выдавал Эдельман, но понимала, что надо уважать хозяина. Повернулась к Полу:
— Ну не будь таким неженкой. Попробуй!
— Вот именно, не тормози, — сказал Ник. — Вот я, например, жутко проголодался. Черт, если бы сейчас на север прокочевала лама, я бы запросто откусил от нее южный конец.
И он, с наслаждением причмокивая, стал жевать мясо.
Пол поднял вилку:
— Сейчас скажешь, что по вкусу она как цыпленок?
— Все мясо — как цыпленок, — произнес Эдельман.
— Может быть, в прошлой жизни я, как вы выразились, вынашивал и растил детей, — сказал Пол, — но я даже это чертово тофу не могу есть, а теперь приходится есть… куи. — Он отрезал кусочек и медленно поднес ко рту.
Ник, улыбаясь до ушей, дожевал кусок, проглотил его и запил водой из бутылки:
— Представь себе, что ты участвуешь в реалити-шоу, а на кону миллион баксов.
Пол положил мясо в рот. Одно мгновение он нерешительно держал во рту кончик вилки, а потом наконец принялся разжевывать мясо морской свинки. Его нос наморщился и заострился, а челюсти медленно заработали.
— Вроде бы не так скверно, — пробормотал он, продолжая жевать. Потом проглотил разжеванный кусок.
Эдельман поднял бутылочку с водой:
— Что ж, юноша, выпьем за жизнь в ее экстремальных проявлениях!
Коттен услышала крики со стороны костра, где сидела группа землекопов; горный туман все сгущался и сгущался, и слабо тлеющий костер уже нельзя было разглядеть. Коттен знала, что у них, как и каждый вечер, тоже идет пир, только пьют они кое-что покрепче, чем вода: какое-то самодельное зелье местного изготовления.
— Хочу предложить тост, — сказал Ник. — За кристалл, который нашел доктор, и за новые кулинарные приключения Пола. — Он высоко поднял бутылку с водой и торжественно произнес: — Как-то раз паб закрыли на ночь, а кто-то пролил на пол «Гиннесс». И вот из щели выполз маленький серый мышонок и остановился в луче тусклого лунного света. Он слизал пенистое пиво с пола и сел на задние лапы. И всю ночь раздавался его рык: «Приведите мне кошку — я с ней разберусь!»
Пол и Эдельман расхохотались, а Коттен покачала головой.
— Будем здоровы, — сказала она, поднимая бутылку.
— А знаете, что нам надо? — произнес Ник. — То, что наши друзья пьют каждый вечер. — Он указал в ту сторону, откуда доносились хохот и громкие возгласы землекопов.
— Так сходи к Хосе и попроси, чтобы он поделился, — сказал Пол. — Он говорил, им только что принесли новую партию.
— Пожалуй, так и сделаю. — Ник поднялся, отряхнул брюки и скрылся в тумане.
Коттен вытащила фотоаппарат «эльф» и несколько раз сфотографировала Пола, доедавшего морскую свинку.
— Вот теперь тебе есть, о чем написать домой, — сказала она, засовывая фотоаппарат обратно в карман брюк-карго. — А у меня будут иллюстрации.
Через несколько секунд вернулся Ник с бутылкой как из-под виски, в темном кожаном футляре. Он поднял бутылку для всеобщего обозрения, и Коттен пришла в восхищение от цветных рисунков. На одной стороне было написано «Lineas de Nasca» и воспроизведены несколько знаменитых рисунков из Наска — обезьяна, паук и птица. Еще там были пейзаж со снежной горой в отдалении и женщина в пестром национальном костюме.
