Он поднял голову, заглядывая в лицо высокого собеседника. Синклер запустил руку в волосы.
— Как они умерли?
— Ахмеда застрелили из его собственного оружия.
— А Арчер?
— Обнаружили следы борьбы, но он, похоже, умер своей смертью. Судя по всему, он дрался с Ахмедом, пристрелил его и рухнул, не выдержав напряжения.
— А артефакт? — лицо Синклера окаменело. Гирхарт шмыгнул носом и покачал головой.
— Раз вы молчите, надо полагать, мы не знаем, где сейчас шкатулка, а тем более — что внутри, — произнес Синклер. Сделал несколько шагов, сунул руки в карманы и снова повернулся к помощнику. — Так где она?
Голос у него был низкий, говорил он сдержанно и серьезно.
— Мой человек считает, что там был кто-то еще. Возле тел обнаружилась видеокассета. На ней сюжеты, снятые корреспондентом CNN. Девушкой по имени Коттен Стоун.
Чарлз Синклер смотрел, как его семейство проходит в тяжелые деревянные двери собора. Жена помахала ему рукой.
— Эта Стоун все еще в Ираке?
— Мы проследили за ней до Нью-Йорка.
— Она может все испортить.
— Я понимаю. Но в новостях ничего не появлялось. Вряд ли она знает, что это.
— Если это вообще у нее. — Синклер посмотрел на статую седьмого президента.
— У меня сейчас человек в Нью-Йорке, — сказал Гирхарт.
Шагнув вперед, Синклер подался ближе к помощнику:
— Больше никаких ошибок, друг мой.
Он нагнул голову, защищаясь от ветра, и пошел назад к церкви.
— Что случилось, Чарлз? — спросила жена, когда Синклер вернулся.
Он легко чмокнул ее в щеку:
— Ты езжай с детьми в «Бруссар». Я скоро.
— Плохие новости?
— Тебе не о чем беспокоиться.
Синклер помахал семейству, которое усаживалось в первый из двух лимузинов. Потом вернулся в собор. В воздухе стоял тяжелый запах свечей, их дым курился в столбах света из окон.
Старик ждал внутри. Синклер прошел между рядами скамеек и сел рядом.
— Как ваша внучка?
— Ей не понравилась холодная вода, — ответил Синклер.
— Понимаю. — Старик с волосами цвета пепла смотрел не на Синклера, а на алтарь. — Как оно идет? — почти прошептал он.
— Возникла небольшая заминка, но Гирхарт все уладит.
Старик взглянул на Синклера.
— Мне стоит беспокоиться?
— Нет. Вовсе нет.
— Рассказывайте. У нас не должно быть секретов, даже в мелочах.
Старик ждал. Церковь погрузилась в тишину.
Наконец Синклер заговорил.
— Журналистка… она могла что-то увидеть в гробнице. Я уже сказал, Гирхарт этим занимается.
— Вы знаете, кто она? — спросил пожилой собеседник.
— Ее зовут Коттен Стоун. Старик выпрямился:
— Стоун, — повторил он, потом медленно кивнул, словно что-то понял. — А знаете, Чарлз, вероятно, пора вам слегка помочь. — Он повернулся к Синклеру. — У меня есть давний приятель, который может посодействовать.
Синклер сдержал вздох.
— Все будет сделано, как вы просили. Не надо никого больше впутывать.
Старик похлопал Синклера по колену:
— Просто чтобы подстраховаться. В конце концов, кто знает… — Он снова уставился на алтарь и замолчал, словно давая понять, что разговор окончен.
Синклер встал и вышел в проход. Он по привычке преклонил колена и перекрестился, затем направился к выходу. Распахнув дверь, обернулся и посмотрел на распятие над мраморным алтарем. Солнечная мозаика придавала распятию почти неземной вид. Он отчетливо видел, как Иисус склоняет голову набок — усталый, измученный, в криво сидящем терновом венце.
В дверь ворвался холодный ветер, принес с собой листву, и Синклер, плотнее закутавшись в пальто, зашагал к лимузину.
ВТОРЖЕНИЕ
Коттен Стоун вошла к себе, радуясь, что можно укрыться от нью-йоркской зимы. Она устала, ее вымотали не только новые тревоги из-за встречи с Джоном Тайлером и таинственной шкатулки, но и то, что время, оказывается, не исцелило ее сердце. Увидев Торнтона, она вспомнила прежние чувства, которые, казалось, остыли и умерли.
Коттен стянула тяжелое пальто и шарф, разобрала небольшой пакет с продуктами. В квартире было прохладно, она включила газовый обогреватель, и тот знакомо загудел.
Она потерла руки, пытаясь согреться, и задумалась о Тайлере. Сидя у него в кабинете и слушая теорию Арчера, она все больше и больше нервничала, понимая, что сама была в той гробнице, видела кости крестоносца… держала шкатулку. Должно быть, Тайлер счел ее полоумной грубиянкой.
Заявив, что получила всю нужную информацию, она чуть ли не бегом бросилась прочь из его кабинета. Стыд какой. А Джон был таким любезным, даже предложил задавать вопросы.
В мыслях возник Торнтон. Торнтон.
Она слишком глубоко увязла в их отношениях — еще одна из множества ее дурацких ошибок. А ведь он не только женат, он — практически идол в миллионах домов по всей стране. Вряд ли можно переспать с кем-то более знаменитым.
И, конечно, эта шкатулка. Очередная ошибка. Надо было оставить ее в гробнице. Но разве не этим она занималась почти всю жизнь — бежала от проблем, ответственности, отношений, надеясь, что все разрешится само собой?
Но ничего не разрешалось.
Коттен сделала бутерброд, убрала мясную нарезку в холодильник и побрела в гостиную смотреть новости. Тут-то и заметила мигающий индикатор автоответчика. Три сообщения.
Сев на диван, она нажала кнопку воспроизведения и откусила бутерброде ветчиной. Гудок.
«Коттен, это Тед. Я получил твое сообщение, что ты сегодня не вернешься. Что-то не так? Почему ты ушла с монтажа? Что происходит? Позвони мне».
Гудок.
«Коттен, это снова Тед. Твой сюжет почти доделали, не хватает одного куска. Что делать? Мы его ставим в эфир завтра вечером. Если ты со мной не свяжешься, скажу редактору поставить какие-нибудь кадры из архива. Позвони мне, как только сможешь».
Гудок.
«Привет».
Голос Торнтона.
Пауза.
«Мне с тобой очень надо поговорить. Я знаю, ты думаешь, что все кончено, но ничего не кончено. У нас была не просто интрижка. Я тебя люблю. И ты меня любишь, я знаю. Пожалуйста, Коттен, нам надо поговорить». Пауза.
«Давай пообедаем вместе, Я хочу просто поговорить, и все. Перезвони мне. Я тебя люблю.»
От его голоса внутри все сжалось — как и раньше, когда звонил телефон и она знала, что это Торнтон… молилась, чтобы это был Торнтон.
